В «Сожжённом письме» (1825 год) А. С. Пушкин, создавая своим искусством владения поэтическим словом этот новый мир, существующий внутри нашего обычного, обратился к тому, что придумали мастера других искусств (видимо, это случилось само собой), – к символу. Обычное письмо стало символом любви, более того, стало самой любовью. И погибала, сгорая, сама любовь.
Пушкин и Елизавета Воронцова расстались по требованию её мужа, и новые стихи к ней поэт писал уже в Михайловском, тоже в ссылке. Она просила сжигать сразу после прочтения любое её письмо. Так родилось неповторимое по форме и силе чувств «Сожжённое письмо». Листы бумаги с письменами, как говорили когда-то, превратились в стихотворении в нечто живое и одухотворённое. Этот сложный процесс превращения и воссоздан поэтом в динамичном движении события – во времени и пространстве:
Прощай, письмо любви! прощай: она велела.
Как долго медлил я! как долго не хотела
Рука предать огню все радости мои!..
Но полно, час настал. Гори, письмо любви.
Готов я; ничему душа моя не внемлет.
Уж пламя жадное листы твои приемлет…
Минуту!..вспыхнули! пылают – лёгкий дым
Биясь теряется с молением моим.
Уж перстня верного утратя впечатленье,
Растопленный сургуч кипит…О провиденье!
Свершилось! Тёмные свернулися листы;
На лёгком пепле их заветные черты
Белеют…Грудь моя стеснилась. Пепел милый,
Отрада бедная в судьбе моей унылой,
Останься век со мной на горестной груди…
В первой же строчке автор обращается к письму как к живому, способному ощущать физическую и душевную боль. Первые три строчки – это вступление в драму, объяснение причины события – сожжения письма: она велела! Но «долго медлил» он, «не хотела рука предать огню все радости» его. Ясно, что должна разыграться трагедия с конфликтом любви и смерти (огонь стал символом смерти).
Первое действие начинается с волевого приказа героя самому себе выполнить неизбежное – неумолимое: «Но полно, час настал. Гори, письмо любви, Готов я…». Душа исстрадалась и не может противиться судьбе.