Мрак прикинул расстояние до городских стен, сказал громко:
– До ночи не доберемся… А в потемках чего тащиться?
В мешке заворочалось и закряхтело. Мрак понял правильно: ты, мол, решай сам, мне тут и в мешке хорошо, а где заночевать – я тебе доверяю. Все равно скажу, что не так, можно бы и лучше…
Постоялый двор приближался медленными толчками. Стал яснее бодрящий запах каленого железа, конского пота, а затем пахнуло свежеиспеченными хлебными лепешками. При постоялом дворе явно есть все, что требуется путникам, чтобы в город прибыть бодрыми, сытыми и на исправных телегах.
Мрак прошел через двор, на него уважительно оглядывались. Лохматый варвар в волчовке ростом высок, в плечах – косая сажень, руки толстые, а ладони как лопаты. Такие могучие люди выходят, говорят, из лесов загадочной Славии. Еще говорят, что они едят только сырое мясо, а говорить вовсе не умеют, только мычат и показывают знаками, которые человеку не понять, а зверь лесной понимает сразу.
Перед харчевней горел забытый факел, окна светились красным. У коновязи фыркали и обнюхивались трое коней, скрипело колесо колодца, угрюмый мальчишка с натугой тащит наполненную водой бадью. Справа от крыльца на лавке отдыхают девки, одна безуспешно старалась свести вместе края разорванного лифа, но мощная грудь, обрадовавшись свободе, нагло перла навстречу солнцу.
Крепкие мужики выкатили из подвала сорокаведерную бочку и, подкладывая доски, а сзади подпирая плечами, с натугой загнали в распахнутые двери не то подсобки, не то кухни.
Мрак пошел с парадного входа, ступеньки заскрипели под могучим телом. Дверь распахнулась навстречу, но выходящий мужик отступил, прижался к стене. Мрак прошел, как могучий неторопливый тур, сознающий свою мощь среди стада телят. Помещение огромно, два десятка длинных столов, больше половины заняты крепким плечистым народом, кто ж отправит в дальнюю дорогу слабых, но три стола пустые, хотя лавки на месте, а на столешницах, как и положено, – солонки и блюдца с горчицей.
Он выбрал стол, который почище, в мешке требовательно заворчало. На него косились, но никто не решался взглянуть в упор. Он вытащил Хрюндю, она сразу встопырила зачатки хребетика, посадил рядом по левую руку. Хрюндя еще малость потопорщила хребетик, место незнакомое, много шума, чужих голосов, но ее родитель спокоен, и она, широко зевнув, припала к лавке брюхом.
Хозяин подошел сам, слуг не решился послать к мрачноватому незнакомцу, все испортят, по дорогам же разные люди, это не город, поклонился и сказал:
– Есть?.. Пить?.. Спать?
Он раскрыл рот и потыкал в него пальцем. Почмокал, почавкал, потом сложил ладони и прижал их к уху, склонив голову набок. Жаба приподнялась, заворчала, но смотрела с интересом.
– Тихо, – сказал ей