– Теперь, могу предположить, вы почувствовали суть, – завершив рассказ, глубокомысленно изрек Кондрашов, – отношений человека и природы: если бы человечество не соперничало с ней, оно бы оставалось по сей день в детской распашонке. Извечно вел и ведет он борьбу за то, чтобы покорить природу, подчинить и заставить служить себе. Образы таких борцов и победителей нам подарили бессмертные Гомер, Гёте, Уитмен. Мы гордимся теми героями, и почему же не назвать нам героями живых? Вот – Божена. Ее цель в жизни – подчинить природу…
– Судя по вашим рассуждениям, могу с такой же уверенностью предположить, что вы не знакомы с произведениями более древних авторов, и тем более с такими древнейшими трактатами, как Веды. Если бы вам была знакома хотя бы Рамаяна, вы не посмели бы с такой патетикой утверждать о извечной борьбе человека с природой. В период той великой цивилизации люди не высасывали из земли ее кровь, не ковырялись в ее теле, выскребая оттуда так называемые полезные ископаемые. Но – летали. Но строили такие шедевры, какие нам еще не под силу. Мы губим природу. Рубим сук, на котором сидим.
– Да-да, можем совершить непоправимое. Потомки не простят, – с явной иронией парировал Кондрашов. – Правильно ли я вас понял? Уж не руссоист ли вы?
– Нет. Я не призываю к тому, чтобы и вы, и Божена, и все геологи, все люди склонили бы головы перед могуществом природы, но вы забыли, что мы живем в веке, когда человечество сняло распашонку и может позволить себе начинать жить в гармонии с природой на основе новых технологий, на основе использования энергетических источников без нанесения вреда земле-матушке. Но для этого нужно думать. Впрочем, к чему весь этот спор? Он, что мертвому припарка. Тем более, мне пора возвращаться на заставу, к трудной, но, как вы иронизируете, почетной службе. До свидания, – кивнул Ярмышев Кондрашову и повернул лицо к Божене: – Проводи.
Он не решился заговорить с Боженой о будущих их взаимоотношениях, повторить предложение о женитьбе, хотя понимал, что такой разговор просто необходим. Он пожалел, что оказался нерешительным, лишь когда машина увозила его все дальше и дальше от поселка геологов по узкой, отгороженной от солнца гранитными скалами дороги. С запоздалыми упреками в свой адрес старший лейтенант не скупился. Вместе с тем он все отчетливей понимал, отчего Божена так заметно изменилась…
Отмахнулся от невеселых мыслей Ярмышев только тогда, когда увидел пограничный наряд, медленно двигавшийся дозором по границе, которая шла метрах в пятидесяти от дороги. Вдоль нее солдаты расставляли самодельные едва заметные даже днем приборы. На заставе дали им и название – приборы пограничной хитрости.
Вот солдаты спустились в неглубокую лощинку, и стали видны только их фуражки. Потом фуражки остановились. Исчезла одна, за ней вторая.
– Что-то рассматривают. Не следы ли? – предположил