И почему мне «бросились в глаза» чистые стены? Они были далеко не чисты, и то, что оставила на них грязная вода, явилось только ничтожной частью в сравнении с тем, что оставила на них кровь. Кровь не бросилась мне в глаза, потому что до сих пор я никогда не видел ее так много? Или, быть может, оттого что форма пятен ее оказалась настолько причудлива и неестественна? А обезображенные человеческие тела, среди которых я стоял как среди чего-то не столь уж необычного, которые бездумно и помраченно рассматривал – чем показались они мне в первое время? Ничего этого я не знаю, не умею объяснить.
Их было девять человек, все нарядно одетые и – чистые? То есть, конечно, я не имею в виду того, что говорил про стены, нет, я видел, что все эти люди – пятеро мужчин, трое женщин и девочка лет пяти с голубыми бантами в косичках и с черной смолистой массой вместо уха, – все эти люди накануне своей смерти были участниками какого-то торжества и поэтому были так нарядно одеты. И еще, судя по драгоценностям на женщинах и генеральским мундирам на мужчинах (кроме солдата в парадной форме), это были состоятельные люди. Странным и необъяснимым в туалете женщин оказалось только то, что они были разуты и туфли их валялись тут же на полу вперемешку со стреляными пистолетными гильзами. На девочке были красные лаковые туфельки, и не потеряла она их только потому, что туфельки фиксировались шелковыми шнурами на лодыжках. В одном из генералов я признал пердуна из напутствовавшей нас «помпезной» комиссии, а в другом – полковника, на которого написал донос. У пердуна не было правого глаза и затылка. Полковник сжимал в руке пистолет, вся орденская планка на левой стороне его кителя была багрового цвета. Помрачение, владевшее моим рассудком, не мешало мне рассматривать нахала. Казалось, что и после смерти он продолжает угрожать кому-то оружием. Я насчитал на его теле одиннадцать ран, все в груди и в животе, и понял, что он, единственный из погибших, сопротивлялся своим убийцам. Затвор его «астры» стоял на защелке и магазин, соответственно, был пуст.
Не помню наверняка, что подвигло меня к моей догадке, но я увидел, что, скорей всего, это полковник убил солдата. Значит, в расстреле участвовали солдаты? Солдаты в парадной форме стреляли в празднично одетых людей? Я попытался представить, как это было, но отчего-то мог думать только про то, как полковник стреляет в солдата.
Гвардеец был еще совсем мальчишка. Он лежал навзничь в углублении в полу, в луже крови, перемешанной с ослизлой дрянью из «спальни», глаза его были открыты. Полковник попал ему в горло и в щеку. Из люка в потолке еще продолжала течь вода, брызги летели солдату в лицо. Вода капала и мне на забрало. Я подался назад, нащупывая лестницу, запнулся и чуть не упал. Первой мыслью моей, внушенной ужасом увиденного, была мысль простая и угловатая до пошлости: «Что же со всем этим делать?» Впрочем, ничего большего я и думать не смел,