Дом населяли, в основном, интеллигентные петербуржцы. А интеллигенция, как известно, сильно страдает от напора беспардонных грубиянов и разного рода нахалов. Интеллигенты теряются, не могут ответить злом на зло, грубятиной на грубятину, матом на мат. Столкновение дворян с рабочими и крестьянами не закончилось с советской властью, а продолжается и поныне. И во времена единороссов это столкновение разных людей с разными взглядами и разным воспитанием особенно сильно заметно в передовой мыслящей столице России, в Санкт-Петербурге.
Полковник в отставке, Димитрий Саввич, почувствовал это сразу. Он увидел, как расхристанные, в разодранных рубахах и грязных штанах, дворовые пьяницы плюются на какое-нибудь справедливое замечание интеллигентного вида, подтянутого мужчины и кричат ему вслед, презрительно кривя губы:
– У, интеллигент поганый!
А интеллигентная, одетая чисто и аккуратно женщина далеко стороной обходит сборище грязных алкашей, занявших четыре скамейки сразу под старинными тополями, игнорируя нужды молоденьких мамашек с колясками, детьми и немощных пенсионеров, тоже нуждающихся в месте под солнцем. Она никогда и ни с кем не обсуждает дворовых пьяниц, воспитание не позволяет, но пьяницы все равно ее замечают, тут же кричат, стараясь побольнее задеть:
– Куда пошла интеллигенция? Неужто на панель? Ишь, разоделась, словно проститутка!
И смеются, довольные собственной шуткой, широко разевая рты с черными обломленными зубами.
Посреди дворовых пьяниц всегда торчала Маринка. Она пила с ними и соглашалась на ночь то с тем, то с другим. Была безотказна. И пьяницы выражая свое презрение, часто били ее. Но на утро она опять подходила к ним, опять пила и ела все, что ей предлагали. И так без конца да, наверное, даже без начала.
Старик бессильно наблюдал за ней из окна своей квартиры. Но ничего поделать не мог, Маринка пристрастилась к пьянству лет с пятнадцати. И все ошивалась возле тополей и четырех скамеек, пока не добивалась своего. Она не закончила школу. Отец боролся за нее, конечно, пытался ее лечить. Маринка лежала в специальной больнице для алкоголиков, но и там умудрялась напиваться.
Ее влекло к алкоголю и трясло, словно в лихорадке, если она не выпивала хотя бы пятьдесят грамм водки в день. Она не могла отвыкнуть да и не пыталась. Тяга начиналась с утра и уже не отпускала, ворочалась угрюмым червяком в ссохшемся желудке и тихонько посасывала, забираясь по пищеводу в грудь, прямо в солнечное сплетение туда, где таилась в испуге ее душа. Это точно было делом психиатров.
– Крыша в пути! – бормотала