Каким бы сильным ни был мой страх перед новой маской, он не мог сравниться с глубоким чувством стыда, которое я испытывал из-за жреца, чей вечный покой я бездумно нарушил.
Его страх и боль от внезапного пробуждения я теперь очень хорошо понимал.
Украв его сердце, оставил ли я ему выбор? Неудивительно, что в отместку он захотел вынуть мое.
И, хоть мое раскаяние за ужасные поступки на протяжении десятилетий обжигало мне сердце, в конечном итоге оно привело жертву домой, и это немного заглушало мою нескончаемую боль.
Но… появление этой незнакомой маски лишило меня малейшей порции утешения. Чем еще она могла быть, кроме как твердым доказательством того, что все это происходит снова? Что из-за своего духовного затмения я подписался на более серьезный душевный долг?
Кем бы ни была эта маска, она служила зловещим напоминанием, что ответ на более великую и страшную тайну всегда заключался в вопросе о том, какая часть меня была настолько порочна, чтобы осквернить освященную форму жреца и нарушить его священный сон в погоне за собственной выгодой.
Это говорило о том, что я все еще не знал себя достаточно хорошо, чтобы сказать это даже спустя столько времени. Ответ, которого я так боялся и ненавидел, бесконечно крутился в моей голове: эта развращенность – спесь высокомерия и гордости – таилась в каждой маске.
Моя душа легко раскололась на тысячи осколков, а ее природная хрупкость шептала, что рано или поздно это должно было случиться. Это намекало на более ужасную развязку.
Истинной причиной необратимости проклятия… был я сам.
Глава девятнадцатая. Стефани
Не в силах сосредоточиться на уроках, всю первую половину дня я размышляла о своем последнем сне с Эриком. Снова и снова в моей голове эхом разлетались его загадочные ответы, снова и снова я пыталась их расшифровать без единого намека на успех. Затем прозвенел звонок на обеденный перерыв, и, несмотря на приглашение Лукаса пойти в спортзал, я направилась в кафетерий. Убеждая себя в том, что изменить свое решение и найти Лукаса было плохой идеей, я вклинилась в огромную очередь. В голове кружилась только одна мысль: «Как отреагировала бы Шарлотта на то, что я, как ни в чем не бывало, прерву репетицию, которую изначально перенесли из-за меня?» Но, дойдя до лотков с едой, мне пришло в голову, что Лукас может подумать, что я неблагодарна ему за вчера. Или что мне было все равно…
С этими мыслями я отказалась от ланча и направилась в спортзал, но продолжала колебаться, шагая то быстрее, то медленнее. Я хотела увидеть Лукаса, но не желала становиться помехой. Хотя вчера Шарлотта была совершенно не против стать таковой.
Добравшись до спортзала, я осознала, что прошло уже больше половины обеденного перерыва, и замерла перед распахнутыми двойными дверями. Мое