Степан Матвеевич, убрав всю технику из Чкаловского тоннеля и заморозив там всю работу, совсем заскучал. Стал апатичен, пропал и без того отсутствующий аппетит, на работу стал приходить позже обычного, да и работа-то больше радости ему уже не приносила. Бывало, что добравшись до службы, посидит с газеткой у себя в кабинете, попьет чайку, да и домой. А дома, ему все чудился остановившийся черный воронок. Он с ужасом прислушивался к шагам на парадной лестнице. Ожидал, что вот-вот сейчас за ним придут. И будут пытки, допросы на Литейном, в результате которых он, конечно, признает себя турецким шпионом, и будет под конец расстрелян в холодном и мрачном подвале Большого Дома. Извел себя всего. Ей Богу, лучше бы решился на рывок в Скандинавские страны.
Вот как раз в один из таких унылых серых дней от него жена и ушла. Замужняя женщина – существо растительное, живущее атмосферой, питающееся домашним уютом. И напрасно недалекие людишки, обвиняют ее в том, что бросает она свою половинку в момент тяжелый, якобы убоявшись всяких невзгод. Она просто своими корешками-листиками чувствует, что задыхается в доме, что умирает она и чахнет. И уходит она не куда-то, а откуда-то, из дома. Из иссушенной почвы семейного благополучия, из невыносимой атмосферы, губящей её.
Это короткий, но чувственный женский образ, мой уважаемый читатель, я вставил намеренно. Ведь, я понимаю, что читать эти строки может и какая-либо романтически настроенная девица. А ей, наверняка будет приятно то, что в обиходе, порой пренебрежительно, мы зачастую называем «розовые сопли».
После этого, ну кто может обвинить бедного Буреляйло в его пьянстве и безответственности? Наверное, только тот, кто и жизни-то не видел, к кому ни разу не поворачивалась судьба своим широким тылом. А бедный Степан Матвеевич узрел этот тыл во всей его полноте и целюлитности. От того и запил в одиночестве и безысходности. Правда, частенько его одиночество скрашивала прилетавшая к нему огромная ворона. По летнему времени, да еще для проветривания от спиртовых запахов квартиры одно окно в комнате всегда было открыто. Ворона приземлялась на подоконник, степенно сходила по спинке кресла и усаживалась напротив Степана Матвеевича. Она частенько приносила с собой различные гостинцы. То закуску, причем надо заметить, явно не с помойки, вся закуска была в фирменной блестящей упаковке, а когда в доме стали заканчиваться деньги, то и всякие побрякушки, которые можно было заложить в ломбард или сбыть с рук у метро.
Ворону звали Галиной. Как узнал об этом Степан Матвеевич – бог весть. Однако знал он это наверняка, как будто был ей представлен. Галина была молчалива, что с лихвой компенсировалось словоохотливостью Буреляйло. Бывало до темноты они засиживались вдвоем, пока ворона с утробным кряхтением не переводила взгляд на висевшие на стене часы, и словно извиняясь, забиралась на подоконник, кинув прощальный