Я даже забыл о пиве, увлёкшись головоломной игрой в иероглифы, ставшей когда-то одним из любимых моих занятий. По моему глубокому убеждению, иероглифы – это письменность будущего: в них заложена не только невероятная смысловая ёмкость, но и внешняя поэтическая красота – они способны придавать написанным фразам и стихам особую, трёхмерную глубину.
Меня весьма забавляло одно время модное среди эстетствующих особ увлечение «восточной поэзией». Как-то ещё в далёкие курсантские годы на одной из вечеринок московской золотой молодёжи в предолимпийской Москве студентка журфака МГУ, закатывая глаза и небрежно теребя пальцами мой бритый затылок, упоённо цитировала мне прочитанного ею где-то Ли Бо13, китайского поэта 8-го века, почему-то называя его «ши» японским словом «хайку»:
Вдруг северный снег, прилетевший из облачной мглы,
преследуя ветер, унёсся за берег морской…
Окончилась белая песня – я снова одна в тишине.14
– Чувствуешь, какой ритм в этом «хайку»? – с низкими придыханиями спрашивала меня будущая журналистка-международница, когда мы, куря на двоих одну болгарскую «Стюардессу», сидели на перилах балкона «сталинского» дома где-то на Большой Дорогомиловской. Из комнаты доносился ритмичный перезвон «Арабесок» и дикие визги танцующих. – А ты можешь произнести, как это звучит по-китайски?
Так как Ли Бо мы на 2-м курсе ещё не проходили, я, не задумываясь, бодро продекламировал ей какой-то рифмованный лозунг из цитатника Мао Цзэдуна. Она ещё самозабвеннее закатила глаза: – Бля, да это прямо Ахматова! Ты ваще чувствуешь, какая тут офигеннейшая глубина образа?!
Однако в процессе борьбы с неизвестной конструкцией застёжки её лифчика мне было не до философствований, и я, каюсь, так и не объяснил ей, что красота китайских стихов – совсем не в звучании, и даже не столько в их глубинном смысле, сколько в выразительности начертания. Китайцы воспринимают и любят поэзию исключительно глазами (что, впрочем, не так уж и удивительно, приняв во внимание крайнюю неблагозвучность их языка).
Величайшие поэты Восточной Азии слыли прежде всего мастерами каллиграфии. Искусство красивого письма там всегда было по меньшей мере равноценно лучшим произведениям живописи. Существует огромное множество музеев, скучнейших с точки зрения европейца, где все стены увешаны бумажными и шёлковыми свитками, испещрёнными письменами различных размеров, стилей и периодов. Загипнотизированные азиаты бродят между ними в немом благоговейном почтении, порой надолго застывая перед одним-единственным, небрежно намалёванным знаком.