Юг оказался совершенно несхож с уже знакомым мне Китаем. Тут всё было словно в совсем другой стране, даже завораживающе воркующий язык. Там же я впервые увидел, как приезжие из других провинций объясняются с местными жителями с помощью иероглифов, написанных на запястьях.10
Рынки будто насмехались над ограниченностью воображения, неспособного даже представить себе подобное разнообразие экзотической снеди. Среди бесконечных терриконов невиданных тропических плодов, не имеющих названия ни на одном европейском языке, случайно встреченные ананасы и бананы казались чуть ли не исконно родными продуктами с дачных грядок среднерусской полосы.
Мясные ряды рождали ещё более разноречивые чувства. Любовно разложенные связки освежеванных крыс аппетита почему-то не возбуждали, от переплетённых узоров змей всевозможных расцветок нехорошо рябило в глазах, а розовые ладошки разделанных тушек обезьян рождали тошнотворные ассоциации с детскими трупиками. Во многих ресторанах Юга, несмотря на недавний официальный запрет, гурманам по-прежнему подавали живой мозг прародителей человека…
В белоснежном ресторане нашей 5-звёздной гостиницы «Гуанджоу» приматов не сервировали. Там царила рафинированная западная цивилизованность с весьма уместно и умело вплетенными фрагментами азиатских изысков. Официантки все как одна были с модными тогда на китайском Юге короткими стрижками и выбритыми затылками, что в сочетании с их тонкими пчелиными фигурами, облачёнными в чёрные, по щиколотки платья с разрезами почти до пояса, создавало необычайно эрогенную атмосферу.
Нас каждый вечер обслуживала самая красивая из них. Было заметно,
что она привыкла вызывать всеобщее восхищение, и оттого выражение её холёной мордашки выглядело нарочито безразличным и даже несколько надменным.
Её нисколько не впечатляли любезности и комплименты, расточаемые моими спутниками и охотно переводимые мною на китайский. Она снисходительно выслушивала потоки красноречия, молча продолжая наполнять пивом наши стаканы до самых краёв, со сверхъестественной точностью наклоняя их горлышком бутылки, чтобы не дать подняться пене. Миловидное фарфоровое личико её как обычно ничего не выражало, и мне всё нестерпимее хотелось каким угодно способом всколыхнуть на его поверхности хоть какие-нибудь человеческие эмоции.
…Она стояла справа от меня, пиво замедленно лилось по стеклу стакана, разрез её платья чуть покачивался на уровне моего плеча, и внезапно повинуясь какому-то сумасбродному импульсу, я скользнул рукой прямо между складками бархата и слегка обнял оказавшееся неожиданно мягким колено.
– Милая Сяо Юнь, – вкрадчиво произнёс я, нахально заглядывая ей снизу прямо в глаза, – Неужели ты так и не прольёшь ни капли?
Ни тени не пробежало по её