При своем устье ущелье р. Мазара узко, берега ее подымаются круто и обнажены; зато тем гуще и разнообразнее кустарная поросль на глубине, у самой реки. Тропинка то цепляется здесь по камням, высоко над бурным потоком, то сбегает к его берегам и, следуя вдоль последних, вьется среди мягкой муравы или зарослей из кустарников: барбариса, жимолости, крушины, шиповника, таволги, диких яблони и абрикоса и некоторых других, увитых Clematis и изукрашенных приютившимися среди них высокими зонтичными, сложноцветными и мотыльковыми в полном цвету. Там, где стены ущелья расходятся, образуя площадку, виднеются юрты киргизов и обширные черные пятна оголенной земли, вытравленной скотом. Это ночные лежбища баранов, жеребят и телят. Выше правого притока Талда (иначе Улостай) горы расходятся амфитеатром, и ущелье расширяется в обширный цирк, служащий главным, хотя и временным, становищем для местных киргизов.
Несколько выше Талды сходятся обе реки, образующие реку Боро-бургасу: Джаргалы и Чон-кол.
Джаргалы мы прошли вброд. Чон-кол же нес такую массу воды, что мы не решались переправиться через этот мутный поток и, по совету проводника, стали карабкаться по тропинке его правого берега. Но это была утомительная дорога. Ущелье снова сузилось, стало каменистым, сплошные заросли кустарника совсем исчезли, но зато появился лес: береза, рябина, ива и тополь, которые до того стесняли движение каравана, что приходилось браться за топоры и вырубать мешавшие проходу деревья или, с помощью тех же топоров и единственной имевшейся в нашем распоряжении лопаты, громоздить в обход торчавших каменных глыб нечто вроде искусственного карниза. Такое движение вперед не могло, конечно, длиться часами, и мы были рады, когда выбрались, наконец, на площадку, поросшую сочной травой и настолько обширную, что являлась некоторая возможность разместиться на ней бивуаком.
На следующий день, пройдя еще несколько километров вверх по Чон-колу, мы оставили его вправо и, круто свернув в одно из боковых его ущелий, стали подыматься на ближайший горный отрог по узкой и скользкой тропинке, которая и вывела нас очень скоро на прекрасную «джайлау» – альпийский луг, одевающий все окрестные склоны центрального массива хребта. В некоторых впадинах здесь еще стояла снеговая вода, да и самая растительность – яркая, испещренная цветами лютиков, фиалок и первоцветов, показывала, что весна на высотах в 6100–6200 футов (1860–1890 м) только в начале. Миновав два-три лога, мы спустились в долину одного из правых притоков Чон-кола, который, слагаясь из нескольких речек, стремительно несется отсюда в зиявшую у нас теперь позади черную щель, образованную скалами из ортоклазового порфира. Урочище это носит название Уч-табан. Роскошный луг, весело журчащие воды ручья, чудная панорама уходящих вдаль гребней гор и долин, а ближе еловый лес, взбегающий на