Нил спустился в темный, продуваемый ледяным ветром сад, сделал пару шагов и опустился на колени. Земля размокла под утренним дождем, и он провел по ней рукой, с силой вдавливая ладонь. Пальцы сразу покраснели от холода.
– Прости, – забормотал он. Краснота ползла от костяшек выше, к запястью, рука немела от влажной ледяной земли. – Я такой болван. Такой… Прости, пожалуйста. Но у меня есть план. Я буду здесь сидеть, пока вы не явитесь. – Голос дрогнул. – Если хоть что-то, хоть кто-то тут еще есть, мне очень нужна помощь. Достаточно ведь просто попросить, и получишь, верно? Так ведь все и работает?
В саду выл ветер, гнул неподатливые, жесткие ветки, сыпал листьями в лицо, иногда с тихим стуком ронял яблоки в траву. Земля под коленями была холодная и мокрая, и Нил очень сомневался, что напугает хоть кого-то угрозой стоять тут, пока не упадет. И все же… Есть особое удовольствие в том, чтобы быть упрямым. В том, чтобы начинать все сначала и пробовать заново. С Изгородью же сработало! Вот и теперь оставалось только надеяться.
И он надеялся.
Вечер превратился в глухую безрадостную ночь. Постепенно ветер усилился, сбросил с крыльца кружку, из которой пил Кадет, – Нил ее так и не убрал, сам не зная почему. Кружка упала и покатилась, из нее вылилась дождевая вода. Порывы ветра били по лицу, как пощечины. Нил сидел, сжимая в пригоршнях мокрую черную землю, и втягивал голову в плечи. Еще вчера он думал, что без магии станет никем, но, кажется, оставался тем же и таким же, каким был до нее: полным веры в лучшее и упертым как баран. Это было уютное, хорошее чувство, словно возвращаешься домой, и этот дом всегда с тобой, даже если снаружи все плохо.
– Я не сойду с места, – хрипло проговорил он. – Земля никогда не умирает полностью, меня ведь даже в Селении нашли, а значит, кто-нибудь да остался. Духи, существа, да хоть говорящие кроты. Пожалуйста, мне очень нужно поговорить.
Ничего. Конечно же, ничего – а чего еще он ждал?
Темнота сгустилась, колени сначала заболели, потом затекли, потом он вообще перестал их чувствовать. Глаза слипались, между позвонками словно насыпали песку, в голове все затянуло туманом. Нила качнуло вперед, и он понял, насколько сильно, только когда впечатался лицом в землю. Его измученное тело отказывалось подыгрывать его же безумной затее.
Нил прижался щекой, глядя, как грязь просачивается между пальцами. Живот холодило.
– Прости, – пробормотал он. От земли пахло влажностью и перегноем. – Прости меня.
Холод убаюкивал, сад затих, словно дремал, и Нил тоже провалился в дрему – темную, прерывистую, какой-то полубред между реальностью, где холод стискивал его все сильнее, и сном, где Ястребы раздирали его когтями, пока один из них мирно записывал что-то на бересте. «Причина смерти – сопротивление задержанию», – прощелкал Ястреб на языке, который Нил понимал даже во сне.
Что-то пушистое вдруг попало ему в нос, и он чихнул, но