«Дурацкая», – мысленно откликнулся Босх. К счастью, чтобы Бенуа не прочел его мыслей, не нужно было прятать левой рукой мозг, как он прятал чашку.
– Мне трудно принять ее, – сказал он вслух.
– Почему?
– Я просто не могу поверить, что кто-то смог сотворить это с такой девочкой, как Аннек, только чтобы сорвать нам миллионную сделку, Поль. У тебя в этом плане больше опыта, но… Ты только подумай: если б они хотели уничтожить картину, почему бы им не сделать это тысячей более быстрых способов… Даже если они хотели имитировать садизм, как ты говоришь, есть другие методы… Боже, ведь это была четырнадцатилетняя девочка. Ее разрезали какой-то… какой-то электропилой… а она в это время была живая…
– Это была не четырнадцатилетняя девочка, Лотар, – возразил Бенуа. – Это была картина, чья стартовая цена превышала пятьдесят миллионов долларов.
– Хорошо, но…
– Или ты смотришь на все с этой точки зрения, или ты полностью ошибаешься.
Босх послушно кивнул. На минуту до него донесся разговор между де Басом и «Гиацинтом крапчатым»:
– Диоксацин, Пьетро, помогает достичь более глубокого сине-фиолетового цвета.
– Вы всегда говорите одно и то же, господин де Бас… Но руки чешутся не у вас.
– Пьетро, пожалуйста, не обижайся. Мы стараемся тебе помочь. Вот что мы сделаем. Мы поговорим с господином Хоффманном. Если он скажет нам, что без диоксацина никак не обойтись, мы найдем способ анестезировать тебе руки… Только руки, что скажешь?.. Это возможно…
– Пятьдесят миллионов долларов – большая сумма, – сказал Бенуа.
Напускное спокойствие Босха вдруг рухнуло. Он перестал согласно кивать и уставился на Бенуа.
– Да, это большая сумма. Но покажи мне человека, который может сделать такое с четырнадцатилетней девочкой, чтобы сорвать нам миллионный аукцион. Покажи мне его и скажи: «Это он». И дай мне взглянуть ему в глаза и убедиться, что в них нет ничего, кроме денег, картин и аукционов. Только тогда я с тобой соглашусь.
Звон фарфора. Один из помощников де Баса ставил уже пустые чашки на выжидательно присевший на колени «Столик».
– Конечно, картину уничтожил не святой Франциск Ассизский, если ты это имеешь в виду…
– Это был садист, сукин сын! – Щеки Босха залились цветом, который лампы комнаты превращали в лиловый. – Я очень хочу поймать его, можешь мне поверить.
Последовало молчание. «Тебе ни к чему ссориться с Бенуа, – подумал Босх. – Возьми себя в руки». Он уставился на мониторы, стараясь расслабиться. Картина кивала в ответ на советы де Баса. Босх припомнил, что «Гиацинт крапчатый»