Поначалу все вокруг казалось странным и диковинным, словно в восточной сказке: и худые кошки, снующие по помойкам вместе с голодными беспризорниками, и нищие калеки, побиравшиеся рядом с рынками, и страшные женщины в черных чадрах до земли, которые даже в самый свирепый зной не снимали свое жуткое одеяние, и жующие жвачку верблюды, скучавшие прямо посреди городских улиц, и раскидистые огромные пальмы, на которых росли маленькие оранжевые и коричневые плоды, и чайханы с низкими столикам на толстых роскошных коврах, где целыми днями по восточной традиции просиживали мужчины, пока женщины возились с детьми или хлопотали по хозяйству.
Зимой, конечно, туго приходилось – голодно, холодно, скучно. С едой было трудно – спасали талоны, по которым выдавали жидкую похлебку. Она лишь дразнила, раздражала пустой желудок, злила… Но Мусечка давно придумала действенный способ: как бы голодно ни было, нужно лечь в постель и попытаться заснуть. В темноте, в убаюкивающей глубине ночи, все несчастья и горести отступали, и можно было ненадолго забыться.
Зато летом начинался настоящий рай: громадный, с палец величиной, виноград, пушистые сплющенные, как лепешки, персики, сочный треснувший инжир, даже мясистые финики – и те росли здесь. После замороженной и оголодавшей Москвы это было ошеломительно и фантастически.
Вскоре Мусечка устроилась на работу в местную библиотеку. Сначала – уборщицей и вахтершей, а со временем доросла и выше, до раскладчицы книг и библиотекарши. Несмотря на бытовые трудности, Мусечка считала своим долгом приобщать Леночку к прекрасному. Из детдома она вышла полной невеждой и неучем, и теперь Мусечка взялась за образование дочери. По вечерам, сидя в тесной теткиной хибарке, они читали книги, которые Мусечка приносила из библиотеки. Сама-та она, по понятным причинам, никакого приличного образования не имела, но для дочки хотела только лучшего. И Леночка послушно училась.
Много незримых гостей посетили их ветхий домик за эти вечера! Ее любимые англичане – Диккенс, сестры Бронте, Джейн Остен, с их чопорностью и жеманством, неторопливым развитием сюжета, сложными полунамеками и специфическим юмором. Чувственные французы – Бальзак и Флобер, Стендаль и Гюго, с их яростными страстями, безудержными порывами и трагическими развязками. Итальянцев не любила, они казались ей слишком театральными и манерными. Немцев тоже, в их слащавом романтизме чудилось что-то фальшивое. Читали кое-что из запретного: Блока, Бальмонта, Есенина.
Огромная кривая тень от свечи падает на стену. Изредка она вздрагивает, кивает, склоняется вниз, будто пытается заглянуть в книгу, которую читает Леночка. Та серьезно и сосредоточенно листает страницы. Читает она быстро, буквально проглатывает одну страницу за другой. Мусечка рядом вяжет или штопает. Тетка, старая, почти слепая, лежит в постели, постанывая.