Я еще носил дурацкий ошейник, когда приехали люди. Было слышно, как на дороге хлопнули дверцы машин; мы принялись лаять, но перестали, услышав крик Сеньоры:
– Нет! Нет! Вы не заберете моих собак!
В ее голосе, безусловно, звучало горе, и мы с Коко в тревоге уткнулись друг в друга носами. Что происходит?
Калитка распахнулась; несколько мужчин осторожно вошли во Двор с уже знакомыми шестами. Некоторые держали перед собой какие-то баллончики и словно ждали нападения.
В чем бы ни состояла игра, многие из нас не против были поиграть. Коко подошла одной из первых; ее схватили и без сопротивления утащили в калитку. Многие из стаи охотно последовали следом, хотя некоторые не спешили – Сестра, Шустрик, Спайк, Вожак и я сам. Мне не хотелось хромать к людям. Хотят играть – пусть играют со Спайком.
Сестра бросилась прочь вдоль забора, словно надеясь найти дыру. Шустрик сперва последовал за ней, но потом безнадежно остановился. Два человека приблизились к Сестре и поймали ее. Шустрик позволил себя поймать, чтобы уйти с Сестрой, а Вожак с достоинством вышел вперед, когда его позвали.
Спайк же боролся с петлей, свирепо рычал и клацал зубами. Люди кричали; один из них направил тонкую струю жидкости из баллончика в его морду; запах немедленно обжег мой нос, несмотря на то что я был на другом конце Двора. Спайк прекратил сопротивление и рухнул на землю, закрыв лапами нос. Его вытащили за калитку и пошли ко мне.
– Хороший песик. Ножка болит? – спросил человек. Я чуть вильнул хвостом и наклонил голову, чтобы ему было легче надеть петлю, хотя дурацкий ошейник очень мешал.
За забором я расстроился, увидев, что Сеньора, плача, борется с Карлосом и Бобби. Ее печаль задела меня, и я рванулся с веревки, чтобы помочь ей.
Какой-то человек пытался вручить бумагу, но Сеньора бросила ее на землю.
– Что вы творите? Мы никому не делаем зла! – крикнул Бобби. От его гнева становилось страшно.
– Слишком много животных. Плохие условия, – сказал человек с бумагой. От него тоже исходил гнев. Я обратил внимание, что он был в темной одежде, и на груди блестело что-то металлическое.
– Я люблю своих собак, – крикнула Сеньора. – Не отнимайте их у меня. – От Сеньоры исходили печаль и страх.
– Жестокое обращение, – ответил человек.
Я ничего не понимал. Вся стая оказалась снаружи Двора, всех по очереди сажали в клетки на грузовиках, и это сбивало с толку. Большинство прижали уши и покорно опустили хвосты. Я оказался рядом с Ротти – его тяжелое пыхтение заполнило воздух.
Там, куда нас привезли, понятнее не стало – пахло это место, как прохладная комната милой дамы, только было жарко и полно тревожно лающих собак. Я пошел по своей воле и был немного разочарован, что попал в одну клетку с Шустриком и