– Езжай, тебе говорят, – резко сказал старик. – Со светом в деревнях не шибко. Не найдёшь свою Озёрную впотьмах.
– Верно-верно, – вальяжно протянул Степан Фёдорович и, медленно набирая воздух в лёгкие, лениво закивал.
– Ладно, – выдохнул он, – поеду, а то ж опять потеряюсь.
– Давай-давай, езжай, – старик старался любезно улыбаться, но у него это выходило дурно. Домрачёву же разобрать его недовольство не удавалось. – Счастливого пути.
– Спасибо, спасибо, – широко улыбнулся Степан Фёдорович. – Хорошо, что вы мне подвернулись. И жене благодарность передавайте. Ладно, поеду. До свидания.
– Бывай, – махнул рукой старик.
Домрачёв с радостной улыбкой завёл «Газель» и поехал, глядя в зеркало заднего вида на хмурую фигура старика. Тот неподвижно стоял и смотрел вслед уменьшавшейся машине. Когда она скрылась из вида, он непроизвольно придал лицу растерянное выражение, нехотя зашагал к своему дому, на ходу крича:
– Надь! А ты откуда ж Домрачёва этого знаешь?
2
Сияя, Степан Фёдорович заполнял баллон «Газели» пропаном, морщил лоб и озирался. Со стороны Мешково на розовое небо наползала тёмно-синяя хмурая туча, и с ней уже слились макушки ёлочных крон. Залив топливо, Домрачёв отогнал «Газель» и пошёл в магазин.
Обычно скупость отступала от него, только когда на него давили люди или обстоятельства. На сей же раз он никакого давления не испытывал: просто душа просила чего-то этакого (например, кофе и булочку). Степан Фёдорович не до конца сознавал, в чём причина его мгновенного счастья, или не сознавал вовсе – ему казалось, что добродушный старик заставил его радоваться, – но ощущал, что ему было немного за своё счастье стыдно, ведь, как-никак, цель его визита в Мешково диктовалась трагическими событиями.
Умершего в одиночестве дядю Жору Степан Фёдорович знал не очень хорошо. Можно сказать, не знал его вообще. В детстве отец Степана Фёдоровича, Фёдор Аркадьевич, с женой возили сына и дочь в деревню. Кажется, каждому члену семьи в деревне нравилось, кроме маленького Стёпы. По детству и молодости ему вообще в жизни мало что нравилось, точнее, ничего не нравилось, и оттого, что деревню он видел только в детстве, она, как ему казалось теперь, приятных чувств вызывать не должна. Однако это мнение никак не стыковалось с тем, что он испытывал сейчас, стоя у жёлтой «Газели» и потягивая горький горячий кофе. Он казался даже чересчур горьким, и Степан Фёдорович открыл крышку, чтобы посмотреть на его цвет, и искренне удивился, не увидев ни малейшего следа белого молока в чёрной жидкости. Кофе вообще не был его напитком. Домрачёв никогда не относил его к чему-то необходимому, потому тех, кто любит пить кофе, он считал транжирами. Он прекрасно сознавал, что чай, как и кофе, – продукт далеко не первой необходимости, но не мог с той же уверенностью клеймить любителей чая транжирами, потому как сам горячо обожал этот напиток. Теперь же он выбрал напиток по названию. Американо! Уж очень оно аппетитно