Сенкевич твердо решил изучить особенности японского менталитета, особенно в проявлениях сексуальности, и начать прямо сегодня. В конце концов, после одиноких скитаний по Галактике в образе адмирала Гранта требовалась разрядка.
Но для начала – подкрепиться и отдохнуть. Как раз приближалось время ужина. Перед этим, как подсказала память Тосицунэ, следовало принять ванну. Сенкевич прошел по довольно узкому пустынному коридору в средний покой. Там уже стояла большая дубовая бочка, от которой исходил пар. По обе стороны замерли молодые служанки. При виде господина обе согнулись в поясницах, уперлись руками в колени и склонили головы. Сенкевич милостиво кивнул, девушки кинулись снимать с него одежду. Он с удовольствием уселся в бочку.
Вода оказалась слишком горячей – почти кипяток. Девушки принялись нежно оглаживать его мягкими мешочками, наполненными отрубями, осторожно омывая тело. Процедура Сенкевичу понравилась, и он даже подумывал, не затащить ли в бочку одну из служанок, только вот обе девицы, с его точки зрения, были совершенно непривлекательными. Он решил приберечь силы и подождать появления наложниц – уж они-то у богатого самурая должны быть хорошенькими.
Сенкевич вылез из бочки, девушки накинули на него просторный халат и аккуратно промокнули тело. Затем халат сняли, слуга внес чистую одежду. Умытый и принаряженный Сенкевич вошел в комнату для трапезы. Здесь, так же как во всех помещениях дома, было непривычно пусто для русского взгляда. Одну из стен полностью занимало окно, от пола до потолка. У другой – стойка для мечей. Вместо двери – бумажная раздвижная ширма. Никакой мебели, пол застелен циновками. Четверть комнаты занимало возвышение типа подиума. Стена за ним затянута красивым шелковым экраном с вышивкой – золотистые драконы, резвящиеся в лазурно-синем море.
Сенкевич поднялся на подиум. Слуги внесли низкий столик и принялись уставлять его блюдами. Рисовые шарики, похожие на привычные суши, только без рыбы сверху, вареные яйца, жареный палтус, маринованные овощи. К ним – сакэ. Слуга, опустившись на колени, наливал его из кувшинчика в крошечную чашечку.
Насытившись, Сенкевич огляделся: покурить бы… Старая привычка никак не отпускала.
– Господину угодно трубку? – льстиво спросил слуга.
Трубка! Господи, здесь же есть табак! Это наполнило Сенкевича незамутненным счастьем.
Курение тоже оказалось целым ритуалом: он прошел в небольшой садик возле веранды, где под деревьями стояли маленькие скамейки, журчал обложенный камнями ручеек, покачивались весенние цветы. Слуга принес туда длинную, уже раскуренную трубку, почтительно подал. Сделав первую затяжку, Сенкевич блаженно откинулся на спинку скамьи и, прикрыв глаза, медленно выдохнул облако дыма. Табак