Таких железных дверей цвета болотной жижи в длинном коридоре на четвертом этаже серого здания было не меньше двадцати. На камере, куда конвоир препроводил мэра, значилась цифра 85. Отсюда и позывные – «восемь пять» – для переклички ее обитателей с заключенными из других хат. Об этом нехитром шифре Несмышляев узнает позже.
Мэр сделал шаг в неведанный для него мир в обнимку со скрученным казенным матрасом и чуть не задохнулся от вони. Чтобы получить этот незабываемый аромат, французские парфюмеры должны были бы смешать запахи потных мужских тел, мочи и фекалий и не забыть добавить туда чуточку спермы. Кому только нужен такой дурман-запах на воле? А черт его знает, какие запахи сводят женщин с ума.
В камере изолятора всю полноту гаммы этой вони мэр не ощутил, а вот в хате «восемь-пять» она его совершенно шокировала.
«Мир в хату!»
Конечно, нет. Поприветствуй так первоход сокамерников, у арестантов возникли бы вопросы: почему этот чудак в дорогом лепне и при гавриле, то есть в пиджаке и галстуке, базарит не по- масти – использует лексикон бывалых сидельцев.
Мэр сказал просто: «Здравствуйте», – не думая о том, что любое слово, сказанное во время прописки первоходом, может трактоваться сокамерниками на свой лад.
Ну, здравствуйте и здравствуйте. При желании можно ведь придраться и к лучу солнца, изредка бьющему прямо в глаз арестанту сквозь железную решетку в окне. Да и, собственно, не в камеру матерых уголовников попал Несмышляев, а в «цветную» – ментовскую, и ее обитатели вполне лояльно отнеслись к такому приветствию.
В камере «восемь-пять» в основном сидели те, кто по долгу службы обязан был стоять на страже закона, но не справился с такой миссией и закон этот преступил.
Запах в ментовской камере ничем не отличается от ароматов в хате уголовников. И в «цветной» каждый новый сиделец должен был пройти процедуру прописки.
– Салам алейкум, очконавт, – ответил мэру из-за большого стола-общака мощный бритый амбал на вид лет 30, со шрамом над верхней губой. – Как звать тебя, дядя? Какая статья?
За столом в центре камеры сидели двое – здоровенный детина и такого же крепкого телосложения, но постарше, заключенный, похожий на восставшего в голливудском кино раба Спартака в исполнении Кирка Дугласа.
Поразиться величию мышц амбала и «Спартака» было нетрудно. Они сидели за столом в семейных трусах. Эти двое, в общем-то, были «семьей» в этой камере, общаясь друг с другом чаще, чем с остальными арестантами. Проще говоря, они были кореша. Но Несмышляев об этом еще не знал.
Оба арестанта поочередно швыркали что-то горячее из одной алюминиевой кружки, пристально рассматривая гостя. Воронежская карамель «Рачки-добрячки» была важным дополнением к их чаепитию. Спартак и амбал бережно освобождали конфеты от фантиков…
– Ты что, не слышишь, дядя? – повторил здоровяк. – Так протри окуляры и настрой локаторы…
– Несмышляев