Но теперь, когда Артур что-то узнал о своем прошлом, все в корне поменялось. Во – первых он будет всюду выпрашивать, желая узнать истину, и о нем, бароне, поползут темные слухи. Во-вторых, если мальчишка найдет свидетелей, что, конечно, маловероятно, он подаст жалобу самому королю, и тогда на благополучный исход вряд ли можно надеяться. И, наконец, в – третьих, как он будет выглядеть в глазах своей любимой дочери, прекрасной Элизабет, которая до сих пор знала о нем только хорошее.
Все эти возможные последствия просто нельзя допустить, размышлял барон Фонтенель.
– Видит бог я бы устроил его жизнь, – шепчет он. -но он сам не захотел этого.
Гнейс.
Гнейса в городе знали все. Он был непременным участником и действующим лицом всех городских казне – самых трагических и кровавых городских зрелищ. Гнейс был палачом. Он уже давно исполнял эту работу и привык к ней. Вся топа, затаив дыхание, следила тем, как он поднимал свой страшный топор над очередной жертвой, затем сильным ударом отрубал голову и, подняв ее за волосы на вытянутой руке, показывал присутствующим. Из отрубленной головы капала кровь, кому-то делалось дурно. Гнейс был спокоен и невозмутим, он просто делал свою работу. Поэтому про него говорили, что это человек без нервов. Люди боялись его, и когда встречали на узких улицах Ливрона, переходили на другую сторону. Горожане обращались к нему, когда нужно было избавиться от собаки или кошки, а у хозяина не поднималась рука, чтобы убить животное. Невозмутимость Гнейса объяснялась полным отсутствием воображения и каких-либо эмоций. Он твердо знал, что ему нужно делать, и никакие другие мысли не приходили ему в голову и не тревожили его. Невысокий, плотно сложенный, с могучими руками и ногами, Гнейс походил на медведя. Низкий лоб и густые седеющие волосы довершали широкое скуластое лицо. У него была семья. Жена и дети недолюбливали отца за жестокий нрав и держались от него особняком. В свободное от работы время Гнейс любил ходить по городу. Он подходил к разговаривающим между собой торговцам на базаре, ремесленникам, слушал, о чем говорят лавочники, сидя у дверей своих лавок в ожидании покупателей. Но при его приближении разговоры обычно стихали. Сам он говорил редко, мысли медленно поворачивались у него в голове,