Ненависть к людям начинается тогда, когда заканчивается любовь к себе.
Смерть очень похожа на погружение в воду – секунду ты ещё слышишь звуки этого мира, они наполняют всё твоё сознание: чьи-то голоса и шаги, доносящиеся с улицы, поскрипывание старой мебели; ощущаешь вкус воздуха, пыли, оказывается, он довольно приятный… а потом ты ударяешься о воду, и всё видимое расплывается, становится неразборчивым, в ушах остаётся одно лишь гулкое эхо, ты хочешь что-то сказать, спросить, хотя бы крикнуть, но это бесполезно, как будто чернота пожирает твои слова и изо рта вырывается лишь тишина. Потом пропадаешь и ты – сначала губы, затем руки, ноги. Постепенно в черноте растворяются волосы и ногти, следом уши, туловище, шея и лицо. В результате остаются одни лишь глаза, да только им не на что смотреть.
И для тебя нет ни света, ни холода, ни боли – есть только твой взгляд и вечность.
И в этот момент ты начинаешь вспоминать. Память оборачивается картинами, что выстраиваются в ряд. Сначала это детство и дети, с которыми ты играл, называя друзьями. Ты их забыл, и, возможно, они тоже здесь. Затем вспоминаешь жар любви, какими прекрасными были те минуты, потом ты видишь лица тех, кого любил, они остались за чертой. И в этот момент понимаешь, что самое время сказать им прощай, но только этого никто не услышит.
Ты увидишь дом, семью, поймёшь кого, когда и как обидел. Узнаешь и умрёшь, чернота поглотит и взгляд. Но последним вспомнишь поцелуи, сладкие на память и смущенные на вкус, неловкие и нежные. Ты вспомнишь всё. Вспомнишь и простишь.
Воспоминания – плети. Они впиваются в моё сознание, чередой хлёстких прикосновений, которые вызывают то жжение, то разочарование, порой радость, экстаз. Словно ударяет о камень, только боль заменяется блаженством. Я глубоко вдохнул.
Она стоит передо мной, да… я помню её запах, но не могу разобрать черты её лица, они расплываются, словно чернила, в сумбуре воспоминаний. Она указывает на меня пальцем, тонким и бледным, он упирается в мою грудь, будто острие ножа, она мертва, но в памяти моей живее всех живых. И я дарю ей себя, моя грудь раскрыта дня неё, словно пасть огромной жабы, готовящейся молниеносно выкинуть язык. Кожа, плоть и рёбра приветственно расползаются в стороны, открывая тайный путь в дебри моей души. Чернота охватывает её руку и ползёт по предплечью. Она хочет кричать, но лишь еле слышные стоны доносятся до моих ушей. Я – океан для забывших веру, верность и заботу. Тихие вздохи ласкают мои уши, чернота выходит наружу, она льётся из меня; я фонтанирую.
Крах, она знает это. Рука уже растворилась – она в моём сердце, она на чёрной стороне, и я тоже там, сижу и ожидаю всех. Мои поцелуи предназначены лишь для самых искушённых, для тех, кто может пощадить того, кто предал, и предать того, кто пощадил. Мои дары – поклоны, я могу представить вас Богу, он меня просил об этом. Но что вы сможете показать на его суде? Ту черноту, что пили из моей груди, то наслаждаясь ею, то выплёвывая? Что покажете своим ушедшим братьям – свою память, которая их предала?
Спасение в душе, но вашей