Он съёжился ещё сильнее: удар палкой пришёлся по шее. Короткий полукрик-полувсхлип вырвался из груди. Ещё один удар – пальцы начали сжиматься и наткнулись на что-то твёрдое и холодное… камень. Он резко поднялся, противник от неожиданности отступил на полшага назад, в его взгляде читался испуг.
Он больше никогда не съёжится. У него в руке камень, но он представляет, что это револьвер Прайса.577 калибра. Прицеливается и нажимает на спусковой крючок. Тварь, которая только что била его палкой, с торчащим из головы камнем падает на землю. Из раны вытекает кровь и смешивается с грязью.
Он вновь съёжился. У ворот очень холодно, но в рай его не пускают, а для ада он недостаточно грешен.
Теперь танцору не так одиноко.
«Осколки бытия», часть 1
Психоанализ
Современная проблема индукции
Пролог
По пути в безумие мы заглянем в небольшое окно, свет из которого отразится на наших нездоровых лицах, а ведь мы даже не знаем, сколько уже здесь находимся и зачем. Никто из нас об этом не спрашивает, всё это абсолютно никому не интересно. Более того, это даже не важно, забвение – путь к очищению, а моя душа стала настолько чиста, что порой мне кажется, что её вовсе нет.
Здесь даже не чувствуется вес собственного тела, наверное, это из-за отсутствия обязательств, они – тяжкий груз, который можно принять, если тебе за это платят; если же взамен ты получаешь только моральное удовлетворение или что-нибудь подобное, то к чёрту. Этим нельзя набить живот… от этого даже невозможно получить кайф.
Смирение – это то, что нам здесь нужно, оно в этом маленьком, излучающем свет окне лежит на подоконнике. Но мы стоим снаружи, а форточка закрыта. Вокруг нас темнота, в ней нет ни лиц, ни секса, ни наслаждения. Мне всегда было интересно, есть ли по ту сторону окна, под подоконником, на котором лежит смирение, батарея; она мне так необходима, ибо в темноте вечно царит холод.
Мы уже в сотый раз проходим здесь и каждый раз говорим себе, что нужно идти прямо, но всё равно движемся по кругу – цикличность и замкнутость; поэтому необходимо открыть окно и достать смирение. Но с наружной стороны рамы нет ручек, а в темноте закончились камни. Как грустно.
– Можно откусить, друг мой?
– …
– Как, совсем ничего не осталось?
Если подождать, пока глаза привыкнут к яркому свету, то в небольшом окне можно разглядеть очертания мебели. Порой мне даже казалось, что я вижу холодильник. Наверное, это кухня. Жаль, нам туда никогда не попасть.
Сгнило даже то, что не гниёт
Я рассмеюсь. Обычно так скрывают слёзы.
Он зло сплюнул. Всё человеческое, что в нём