Наступило утро, кладбище покрыл толстый слой пушистого снежка, церковная ограда тоже побелела, лишь маленькое окошко в высоком сугробе издавало струйку слабого пара.
Под сугробом лежали двое, в обнимку. Дуняша грела обгоревшее, изуродованное тело священника, пытаясь не обращать внимания на свои побои, сломанные кости, боль.
Прошло несколько лет. Деревенские суеверные бабы все еще передавали друг другу тыквенные семечки, что странным образом помогали в моменты бед и неурядиц. Односельчане изредка искали по соседним деревням другого знахаря или шептуна, и однажды даже услыхали новость о дивном монахе, что принимает народ в соседнем монастыре, излечивая любую душевную и телесную боль.
Люди говорили, что монах скрывает свое лицо, потому что его внешность ужасно уродлива. Еще болтали, что с ним живет не менее страшная, горбатая келейница, которая помогает ему в исправлении человеческих душ.
Монах и ведьма
Неспешно шел монах по пыльной дороге, припеваючи выходил из густого леса, направлялся к деревне за пригорком. Вдали слышался лай собак, тянул аромат дымка из печных труб и манил запах домашних, свежеиспеченных пирогов.
– Авось угостят, бедного монаха, не зря топал в такую даль, – тихо бурчал Фома, на что ему отвечал похожими звуками голодный живот.
– Пора бы и поесть, – присаживаясь на старый пень, – жизнь у меня одна, а вас вон сколько, что ни день к умирающему зовут, только и бегай туда-сюда.
Вытаскивая из котомки кусок твердого сухаря, размышлял вслух:
– Да-а, таким харчем сыт не будешь, надо бы поплотнее чего. Вообще, раз отправили в путь, надобно и провиант выдавать, ну да ладно, терпи пока брюхо, выслушаем умирающего, а там и пожуем.
Долго сидел, идти дальше совсем не хотелось, над головой, по густым веткам прыгала проворная белка, таскала орехи в дупло, над верхушками елей плыли причудливые облака.
– А-а-а, – сладко зевнул, – сейчас бы вздремнуть малехо. Ну да ладно, раз вызвали, пойду, а то глядишь и солнце зайдет, может и приютят на ночь, не откажут. Как-никак, а божье дитя.
Деревня затихла после трудового дня, по дороге важно шагали утки, пастух плелся за стадом коров, что возвращались с луга, за спиной послышался скрип телеги и топот усталой лошади.
– Здоров будешь отец! Никак в Петров двор торопишься? – окрикнул Фому, крестьянин с телеги.
– И тебе не хворать! Угадал, к ним спешу, – повернулся в сторону скрипучих колес, монах.
– Ну садись. Раз так, подвезу, они-то на окраине живут, далеко еще.
Усталая лошадка остановилась и фыркнула, надоедливые мошки старались забраться прямо в нос.
Фома забрался на край телеги и свесив ноги удобно уселся:
– Эх брат, хорошо тут у вас! – разглядывая босоногих крестьянок с деревянными граблями на плечах, что возвращались с поля и протяжно пели свежими девичьими голосами.
– Да,