Хотя наследие Нагарджуны, особенно «Муламадхьямакакарика», действительно привлекало к себе во все времена большое внимание буддистов и буддологов, тем не менее, оно всегда было предметом самых разных и далеко не всегда адекватных интерпретаций как в аспекте понимания смысла доктрины пустоты, так и в аспекте значения этой доктрины для буддизма. Р. Хайес безусловно неправ, когда полагает, что лишь на несколько индийских комментаторов своих трудов, «называвших себя мадхьямиками», Нагарджуна оказал влияние, но не на историю буддизма в целом. Несмотря на то что после ухода выдающихся учеников Нагарджуны, Арьядевы и Рахулабхадры, вплоть до появления «поздних» мадхьямиков – сватантриков Джнянагарбхи, Шантаракшиты, Камалашилы и др., прасангиков Буддапалиты, Чандракирти, Шантидевы и др., – а также и в более позднее время линия глубинного учения не являлась исторически непрерывной последовательностью мадхьямиков, все эти великие последователи Нагарджуны, который сам был гигантом среди гигантов, внесли неоценимый вклад в углубление философских воззрений и практики буддистов во всех регионах, где распространился махаянский буддизм. А непрерывность трансмиссии глубинной Дхармы обеспечивалась, с точки зрения самих буддистов, не просто обычными человеческими индивидами, но усилиями великих бодхисаттв и реализованных мастеров тантры, чьи способности превосходили бытийные возможности обычных людей. Их усилиями формировалась аутентичная традиция представления махаяны во всей ее философской глубине и великом масштабе бодхисаттвенской активности.
Мы можем утверждать, что именно Тибет является показательным с той точки зрения, что Нагарджуна и его философский подход сыграли решающую роль в утверждении мадхьямаки как наиболее глубокой философской базы медитативной практики, хотя и логико-эпистемологическое наследие Дигнаги и Дхармакирти здесь никогда не игнорировалось. В истории Тибета Арья Нагарджуна и его духовное наследие имели решающее значение для формирования здесь аутентичной махаянской