Джейн Сковелл: В конце жизни Уна стала алкоголичкой. Это было проклятием О’Нилов, о котором говорили. Ее брат покончил жизнь самоубийством. Ее сводный брат совершил самоубийство.
Пол Александер: Отношения между Уной О’Нил и Дж. Д. Сэлинджером никогда и ни за что бы ни к чему не привели. Учитывая то, что она была такой, какой была, учитывая ее происхождение, учитывая то, кем она хотела стать в будущем, можно уверенно сказать, что она ни за что не стала бы жить в Нью-Гэмпшире, пока Сэлинджер будет сидеть в своем бункере в лесу и писать, писать, писать. Эта трагедия в жизни Сэлинджера, утрата «любви всей его жизни», единственной женщины, которую он, возможно, любил сильнее, чем остальных, в значительной степени – его собственный вымысел. Сэлинджер никогда не оправился от этой травмы.
Дэвид Шилдс: То, что он всю жизнь нес факел отношений, которые, по всей видимости, никогда не получили завершения, важно и показательно. Сэлинджер воспроизведет эти отношения с рядом очень молодых женщин. Девушки, которые были у него после Уны, были машинами времени. Оставшееся у Сэлинджера на всю жизнь маниакальное влечение к девушкам-подросткам было, по меньшей мере, отчасти, попыткой обретения Уны, какой она была до падения. Уна навсегда определила Сэлинджера.
Разговор с Сэлинджером – 1
Дж Д. Сэлинджер («Над пропастью во ржи»):
А увлекают меня такие книжки, что как их дочитаешь до конца, так сразу подумаешь: хорошо, если бы этот писатель стал твоим лучшим другом и чтоб с ним можно было поговорить по телефону когда захочется[117].
Майкл Кларксон с сыновьями и Санта-Клаус.
Майкл Кларксон: «Человек в Корнише. Возможно, любитель, но духовно близкий. Самая печальная, трагическая фигура без прошлого. В будущем нуждаешься так же, как и в прошлом. Разрешите». Вот записка, которую я написал Дж. Д. Сэлинджеру. Чтобы написать ее, мне понадобилось два месяца.
В 1978 году Дж. Д. Сэлинджер казался мне человеком, ради встречи с которым стоило проехать 450 миль[118]. В моей жизни он был потерянным отцом, по которому я тосковал, душевным другом, человеком, с которым я хотел пойти в Фенуэй-Парк[119]. Я должен был проехать эти 450 миль. Потому что в мире был человек, испытывавший ту же боль, какую испытывал я. Возможно, ту же боль испытывал и мой отец, но он никогда не говорил мне об этом. В моей душе зияла эмоциональная дыра. Мне не с кем было поговорить. Дж. Д. Сэлинджер и его вымышленный персонаж Холден Колфилд мыслили так же, как я.
Мое послание было тем, что он впоследствии назвал «очень циничной запиской». Однако она произвела нужный эффект, потому, что когда мы встретились на следующий день, он упомянул о ней.
Пол Александер: Фанатов, которые десятилетиями оставляли ему записки, было бесчисленное множество. Они