– Не на гражданке, – ответил папа и полез за новой папиросой, но папирос больше не было.
– На, закуривай! – майор протянул раскрытую пачку «Герцеговины Флор», однако папа отрицательно покачал головой. – Так где же?
– Не на гражданке, – повторил папа. – В лагере, гражданин начальник. В вашем лагере…
– Вот оно что… – лицо майора вытянулось. Заломив руки за спину и нахохлившись, словно ворона на ветру, он разок-другой прошёлся по тамбуру и уже другим, деревянным, голосом спросил:
– Запамятовал я… Ты – по амнистии освободился или от доски до доски?
– Полностью, всю десятку отбыл.
– Пятьдесят восьмая?
– Нет, приговор особого совещания. С сорок второго года, с фронта ещё…
– Ясно, – лицо майора помрачнело ещё больше. – Ну, и как собираешься жить дальше? Небось, думаешь, что за десять лет окончательно искупил свою вину перед Родиной?
Папа ничего не ответил, лишь погладил сына по голове:
– Иди, сынок, в купе, здесь холодно, простудишься. И мама ждёт…
Яшке очень не хотелось уходить из тамбура. Он чувствовал, что у папы с майором очень неприятный разговор, и хоть не совсем понятно, о чём они толкуют, оставлять папу наедине с этим человеком не хотелось. А вдруг понадобится помощь? Но папа, не обращая внимания на кислую мину, выпроводил мальчика из тамбура и плотно прикрыл дверь.
Он остановился в коридоре у окна и принялся раздумывать о папе. Сразу вспомнилось, как ребята из бараков, в которых они жили на Урале, часто дразнили его: «Сын зэка, сын зэка, батька хмырь, а мать доска». В «зэке» и «хмыре» ничего обидного он не видел, потому что так друг друга обзывали многие, а вот за «доску» дрался смертным боем. И хоть в драках чаще доставалось ему, с поля боя он всегда уходил как победитель.
Яшка уже знал, что зэками называют заключённых, а заключённые всегда в чём-то виноваты. Папа тоже был зэком… Однажды он не утерпел и попробовал расспросить, но папа ничего не ответил и только грустно просидел весь вечер у окна, как и сегодня, непрерывно дымя папиросой, а мама, наоборот, страшно рассердилась и долго не разговаривала с Яшкой, но перед сном шепнула на ушко:
– Запомни, сынок, папа ни в чём не виноват. Стыдиться за него нечего…
После её слов он долго не мог заснуть в ту ночь. Как же папа, такой спокойный и справедливый, никогда ни на кого не повысивший голоса, умудрился попасть в лагерь, словно обыкновенный вор или бандит? Разве такое бывает?
Его ещё долго не оставляла мысль осторожно расспросить родителей, но он больше не решался. Может, когда-нибудь потом сами расскажут обо всём? Пусть не сейчас, а позже, когда он станет старше…
Кто-то тронул его за плечо. Яшка вздрогнул и обернулся. Рядом стояла всё та же девчонка, только волосы её были теперь заплетены в две тоненькие косички. Она снова была с куклой и грызла большое красное яблоко.
– Ты чего? – удивлённо спросила девочка.
– Ничего! – ответил он и вспомнил