– Молодой человек, я бы исключил вас из университета, если бы не ваш досточтимый отец и его заслуги перед страной. Рекомендую вам взять отпуск и некоторое время пожить в семье.
Это был очень снисходительный приговор, и я не испытывал никакого неудовольствия, став «ссыльным студентом» и получив таким образом первую награду в борьбе за свободу.
В глазах ташкентской молодежи я был героем и купался в лучах славы. К несчастью, однако, возвращение домой омрачилось первым серьезным столкновением с отцом, который был крайне расстроен этой историей. Вероятно, его тревожило, как бы я не пошел по дорожке братьев Ульяновых. Он утверждал, что если я хочу что-то сделать для страны, то должен думать о будущем, прилежно учиться и держаться подальше от неприятностей.
– Поверь мне, – говорил он, – ты еще слишком молод, чтобы знать страну и понимать, что в ней происходит. Когда повзрослеешь, поступай как знаешь, а пока же изволь слушаться меня.
Он добился от меня обещания вести себя разумно и вплоть до окончания учебы воздерживаться от участия в политических движениях.
Слова отца произвели на меня большое впечатление. Он был совершенно прав, говоря, что я почти незнаком с российской жизнью; но и давая ему обещание, я знал, что если не действия, то хотя бы все мои помыслы будут связаны с политикой.
Первоначально я намеревался закончить два факультета – исторический и юридический; но к концу первого курса Боголепов издал приказ, запрещающий студентам одновременно учиться на двух факультетах. Поэтому я перевелся на юридический факультет, и окончание университета откладывалось на год.
На третьем и четвертом курсах юридического факультета мои занятия продвигались успешно, но все более бурные политические события в России тянули меня в другую сторону. Я готовился к академической карьере, надеясь поступить на аспирантуру по уголовному праву, но в глубине души уже чувствовал, что этого не случится и что мое место – среди активных противников самодержавия, так как уже понял, что для спасения страны необходимо как можно скорее принять конституцию. Революционное движение в стране опиралось не на социологические учения. Мы вступали в ряды революционеров не в результате подпольного изучения запрещенных теорий – к революционной работе нас вынуждал сам режим.
Чем больше я размышлял о России, тем более ясно видел, что во всем виноваты не министры, а верховная власть. После революции и за границей, и в России было опубликовано огромное число документов, воспоминаний и докладов высших должностных лиц и друзей императорской семьи – и все они подтверждают такое мнение, сложившееся у меня в то время. Разумеется, тогда эти документы были недоступны, и мне приходилось полагаться на собственный здравый смысл и интуицию, чтобы найти источник зла. Но происходившие события чрезвычайно облегчали мне задачу.
Неоправданное