– Молодой человек, я к вам обращаюсь!
Надо же, оказывается, владыка кафедры покинул свои владения и теперь нависает прямо над ним, пытаясь взглядом не то пригвоздить нерадивого студента к скамье, не то испепелить его прямо на месте. В любом случае над взглядом надо еще поработать, а то что-то ничего не воспламеняется.
Вы можете повторить мое последнее предложение?
Ох, Иван Филиппович! Это надо уметь быть таким нудным! Повторить. Почему вообще что-то за кем-то надо повторять? Но ведь если промолчать, тоже хорошего ничего не будет, так просто от этого ходящего вместилища экономической теории не отделаешься.
– Последнее предложение? Пожалуйста. Если дословно, вы сказали так: «Молодой человек, я к вам обращаюсь». Я все правильно процитировал? Думаю, если кто-то не успел законспектировать, сейчас как раз был второй шанс.
А вот сейчас в профессорском взгляде точно что-то мелькнуло. Огоньки. Огонечки. Кажется, еще немного, и Иван Филиппович и впрямь начнет метать молнии.
– У вас прекрасная память, юноша!
Ого! Похоже, наш знаток-теоретик решил все же не строить из себя громовержца.
– Думаю, с такой памятью в ближайшую сессию у вас проблем не возникнет. Хотя, я могу и ошибаться… Вскоре у нас с вами будет возможность во всем убедиться непосредственно. Так сказать, в процессе.
О, это уже можно трактовать как скрытую угрозу. Впрочем, не такую уж и скрытую. Ну, ничего, будет сессия, будет и зачетка. Сейчас, пожалуй, не стоит раздувать дискуссию.
– А всем остальным могу сказать лишь одно – на сегодня лекция закончена. Спасибо за внимание. Естественно, на вас, молодой человек, моя благодарность не распространяется.
Не распространяется благодарность его, ужас какой. Ну, ничего, это как-нибудь пережить можно. Сейчас главное просто до вечера продержаться, потому как все остальное не имеет никакого значения. А вот вечером… вечером он скажет все, что думает.
Лишь бы только они согласились выслушать. Лишь бы только они вообще согласились.
***
Вырвавшись вперед, он разогнал «Хонду» до ста километров. Конечно, можно было прибавить еще, но дорога была довольно узкой, и ему периодически приходилось возвращаться на свою полосу, уступая дорогу несущимся навстречу большегрузным машинам. Но сейчас впереди было относительно свободно, лишь вдалеке был виден одинокий внедорожник, но это не фура, с ним можно разъехаться, и не возвращаясь в поток, уныло плетущийся за медлительной бетономешалкой. Жора крутанул рукоятку, и мотоцикл послушно ускорился, на электронном табло замелькали, обозначающие скорость числа. Сто двадцать, сто сорок, сто шестьдесят…
Не включая поворотника, идущий впереди белый «Дастер» резко повернул влево, намереваясь развернуться, и перегородил дорогу. В последний момент он дернул руль мотоцикла в сторону, но уйти от столкновения было уже невозможно. На полной скорости красная «Хонда» влетела в левое крыло «Дастера», заставив автомобиль покачнуться.
Руки, тщетно пытавшиеся удержаться за руль, разжались, и влекомое силой инерции тело понеслось куда-то вперед, полетело, пронзая воздух. Сколько длился его полет, он не знал, но отчего-то казалось, что долго. Очень долго. Быть может даже, всю жизнь. Да, наверное, так оно и было. Всю оставшуюся жизнь, ибо после того как он с силой ударился об асфальт и покатился навстречу стремительно приближающемуся внедорожнику, никакой жизни у него уже не было…
Коротко вскрикнув, Жора с шумом втянул в себя пропахший выхлопными газами холодный декабрьский воздух и схватился обеими руками за расколовшийся надвое мотоциклетный шлем.
Выдох. Воздух, словно нехотя, обдирая горло, выходит из организма. Теперь вдох. Сердце начинает биться медленнее, а стук в висках постепенно затихает. Ничего нет. Нет расколотого шлема, нет залитой кровью полосы асфальта, нет декабря. Его, Жоры, тоже уже нет, ибо то, что от него осталось, трудно назвать Жорой.
– Полужорик, подъем! – сам себе приказал Мясоедов, откидывая одеяло в сторону.
Упираясь в кровать руками, он приподнял туловище, стянул на пол сперва одну ногу, за ней вторую и потянулся за костылями. По квартире он предпочитал перемещаться именно так, на костылях, оставляя коляску для ежедневных прогулок на свежем воздухе. Впрочем, слово «предпочитал» в данном случае было не очень уместно. Габариты небольшой двухкомнатной квартиры не оставляли ему