становилась ему всё более симпатична, а образ жизни новых друзей завораживал какой-то совершенно ранее невообразимой для него легкостью, свободой и непринуждённостью – столь он отличался от его однообразных, давно уже опостылевших будней. Открывающаяся возможность присоединиться к такой вот вольной и непосредственной жизни-игре – не было ли это воплощением тайных мечтаний, в коих он боялся сам себе доселе признаться? Вот он – шанс позабыть о прошлом, о порядком осточертевшей работе, о нелюбимой жене – к слову, сын уже заканчивал университет и намеревался вскоре жениться, а любвеобильной Наташке, с его – Фединым исчезновением, откроется полная свобода действий – благо обеспеченных поклонников у неё – пруд пруди. Таким образом философствовал про себя Дядя Фёдор, отгоняя, всё же, на задний план, несколько беспокоивших его мыслей. С недосыпу отгородиться от сомнений было не сложно. Мы, однако же, попробуем, вместо самого героя, додумать то, что самому ему в сей час неприятно. Первое: и во время застолья на чердаке, и нынче – речи присутствующих были обращены будто бы специально на него – обсуждать все эти вопросы между собой им не было никакого резона. Вкупе со странными событиями прошедших вечера и ночи, всё это походило на заранее срежиссированный спектакль для одного лишь зрителя – для него, Фёдора, – постепенно втянутого в этот спектакль и превращающегося в главного героя. Но с какой целью? Впрочем, вся эта катавасия, вполне могла явиться разрозненным набором случайных событий, которые именно ему, по причине недосыпа и череды неожиданностей, могли казаться нарочно срежиссированными вокруг него. Второе: странный ночной рассказ старика. Совершенно переиначенный миф об Агасфере – правда, сам Жорж не настаивал на том, что в его мудрёную историю необходимо верить, более того, даже намекал на то, что всё это можно воспринять и как метафору. Но какую цель преследовал старый лис, повествуя о Вечном Страннике? И еще – сама задача Агасфера казалась какой-то непонятной и расплывчатой. Почему-то Агасферу почудилось, что взгляд Иисуса возложил на него миссию спасителя мира от какого-то грядущего страшного катаклизма. Ладно, для литературного повествования, дабы скоротать несколько часов на нарах, всё это было весьма годно – особливо из уст столь искусного рассказчика, и вполне вписывалось в его облик эксцентрика-парадоксалиста – любителя перевернуть всё шиворот-навыворот, дабы заинтриговать и озадачить слушателя. Но зачем столько внимания такого незаурядного человека ему – Феде? Если же всё продумано и роли заранее распределены, то к чему его хотят склонить, и к какой задаче в своей странной и более чем непонятной игре – приготовить?
Безусловно, на краю сознания, все эти мысли кружились, но давать им ход решительно не хотелось. Главенствовали совершенно иные устремления, подогреваемые возбуждением после бессонной ночи – образы страстных Аниных объятий – на первом плане, обрамляемые куда более расплывчатыми картинами будущих
