Неизвестный. Когда ты говоришь таким образом, все приобретает подобие вероятности, потому что ты создаешь какую-то абстрактную картину, нечто вне времени и пространства. Но как только опустишься с облаков этой абстракции в конкретную обстановку и спросишь: но как же все-таки Бог «дул» в эту «персть» и что из себя представляла эта материальная основа, когда она еще не была «человеком», – так сейчас же и окажется, что всё в этих рассказах никакие не откровения, а просто занимательные сказки.
Духовник. Ты называешь абстракцией то состояние, когда мы несколько поднимаемся над чувственными восприятиями, заслоняющими от нас сущность вещей, и начинаем видеть нечто за пределами видимых явлений. Возьми естественное возникновение жизни. Что ты знаешь о ней? Ты знаешь биологические процессы, сопровождающие и обусловливающие это зарождение. Что такое жизнь и что совершается в момент зарождения нового существа, не с точки зрения внешнего описания биологического процесса, а по самому существу, – как было, так и остается тайной. Соприкосновение материального и потустороннего всегда «вне времени и пространства», и поэтому, сколько бы ты ни наблюдал и ни изучал внешнее при создании жизни, – та грань, где неживое переходит в живое, будет ускользать от тебя, как неуловимая для тебя «абстракция».
Поэтому нелепо говорить «конкретно» в твоем смысле и о создании человека Богом и спрашивать, как «дул» Бог в «персть». Это возможно было показать только в откровении, где видимым становится то, что было невидимо, и осязаемым то, что было неосязаемо. «Конкретно» персть, из которой создан человек, могла быть видима всеми, и Дух Божий, коснувшийся ее, никому не мог быть виден. Он озарил эту персть человеческим сознанием. И это сознание дало человеку возможность видеть Бога. В откровении и показан этот невидимый в «конкретных условиях» момент. Да, здесь великая тайна. Но ведь великая тайна – и весь окружающий нас мир,