– Да не видел я, как дело было, гражданин майор! Так, краем уха слыхал…
– А должен был видеть и слышать! – назидательно поднял палец Самохин. – Иначе на кой хрен ты там нужен? И потому налицо факт неисполнения тобою должностных обязанностей, приведший, между прочим, к тяжким последствиям. И в наказание за это я сейчас отправлю тебя в штрафной изолятор суток эдак на десять. А лейтенант Смолинский по забывчивости… ну, вроде как по невнимательности, сунет тебя, активиста, в камеру отрицаловки. Что они с тобой сделают – сам понимаешь!
– Э-э… – заныл зэк, – это ж, в натуре, не по закону…
– Какой закон? – удивился майор. – Ты проспал конфликт между осужденными, не принял мер, не доложил на вахту или в оперчасть. Оплошал? Что ж, бывает! Вот и старший лейтенант, водворяя тебя в ШИЗО, малость ошибется и не в ту хату кинет…
– Сейчас он у меня все напишет! – замахнулся дубинкой на дневального Смолинский.
– Не спеши, Николай. Выйди, попей с прапорами чайку, – И, дождавшись, пока за режимником захлопнулась дверь, майор обернулся к заключенному, вздохнул устало: – Ну, Манькин, теперь колись…
– Да я, гражданин майор, гадом буду, как на духу… Но и вы меня тоже поймите…
– Да понимаю я, – досадливо поморщился Самохин. – Естественно, все между нами останется.
– В общем, дело так было. Лаврушник это, Джаброев, по кличке Жаба, недавно в зоне. Ну и вроде как к блатным примазывается – Купарю, Бесу, Татарину. А те его особо близко в свою семью не пускают, видать, сомневаются. Может, он там, на Кавказе, красным был, а то и вообще петухом… Жаба пообещал, что малява братве от кавказских воров придет с подтверждением, что в авторитете, мол, он. А пока начал здесь понтоваться. Попросил Бобыря водки достать. Тот с водилой вольным перетер, но дачку получить не успел – его в бур закрыли. Тогда Бобырь Батону, который в этот день освобождался, маляву кинул, где и у кого водку забрать… Вот. А водилу на вахте тормознули и водку зашмонали. Батон из ШИЗО вышел – делов, говорит, не знаю, как менты водилу закнокали. Ну, Джаброев на него и наехал – мол, ты кумовьям сдал! Батон его «зверем» обозвал, а Жаба в ответ Булкина выстегнул одним ударом, и пока тот без сознания валялся, еще и обоссал. А наши тоже, в натуре, овцы, ни одна падла за пацана не впряглась! А я один что сделаю?
– Ну вот, – удовлетворенно вздохнул Самохин, – все ты, оказывается, знаешь, что у вас в отряде творится. Молодец! Только объяснительная твоя не пойдет. Переписать надо. Садись вот сюда, за стол, я тебе продиктую.
Дневальный, неуютно чувствуя себя за столом дежурного по колонии, присел, напряженно глядя на клочок чистой бумаги. Самохин подал ему обгрызанный, чиненый-перечиненый карандаш.
– Пиши