Моя «девятка» скучала во дворе. Ветер без устали трепал листву, солнце ткало на ней быстрые золотистые узоры, щебетали птицы, но все-таки уже чувствовалась осень. Утренний воздух бодрил, днем становилось тепло, но температура не поднималась выше двадцати. Я мысленно содрогнулась перед перспективой дождей и снега. Где-то я прочла, что наибольшее число депрессий случается зимой. Есть даже такой термин: сезонная депрессия. У людей начинает мутиться в голове, что ж, в это я охотно верила, потому что в конце зимы, где-то в феврале, сама сходила с ума, с нетерпением ожидая весны и лета.
Степан Федорович заставил меня на время забыть все мои сезонные думы, оглушив меня с порога своей претенциозностью и невоспитанностью.
– Садитесь, – буркнул он, усаживаясь в бархатное кресло напротив, – у меня горе, – он опустил свои темные глаза, – моего сына убили. Я хочу, чтобы вы нашли его убийцу.
Я кашлянула, прочищая горло.
– Так вы беретесь? – с недовольным видом спросил Степан Федорович.
«Резво начал», – усмехнулась я про себя такой прямолинейности.
– Мои расценки вам известны?
Он быстро кивнул и с упрямым видом продолжил:
– Премиальные – две тысячи долларов, если найдете этого негодяя.
– Для начала я хотела бы ознакомиться с обстоятельствами дела…
Обстановка квартиры, тяжеловесно-богатая, в стиле ретро, прислуга, маленькая полненькая дамочка предпенсионного возраста, да и сам хозяин – все свидетельствовало о том, что меня занесло к кому-то власть предержащему или некогда предержавшему. Почтенный возраст старика склонял меня к мысли, что второй вариант наиболее вероятен.
Выдержанная в строгих коричнево-изумрудных тонах гостиная выглядела весьма мрачно, под стать хозяину. Он принял меня в костюме, но без галстука. Он предложил пройти в кабинет, но я сказала, что в гостиной мне будет удобнее. Этот дом не пробуждал во мне страсти к ознакомлению с его обстановкой.
Степан Федорович был седоволосым тучным стариком с двойным подбородком, одутловатым лицом и энергичными жестами. К моему удивлению, он не страдал одышкой и нес, если можно так сказать, свою полноту легко и свободно. Его карие глаза смотрели зорко и проницательно. Точно два бурава, бесшумно сверлящие ваши внутренности. Едва это сравнение пришло мне в голову, как у меня неприятно засосало под ложечкой.
– Роза Григорьевна, – позвал он домработницу, – сделайте нам чаю.
Та кивнула головой и засеменила на кухню.
– Мой сын, Дюкин Альберт Степанович, – недрогнувшим голосом, словно он читал протокол, начал свой рассказ Степан Федорович, – был убит позавчера