– Мой противник оказался благородным человеком. Наша пропаганда, – он одними глазами указывает на скрученную в трубку «Таймс», лежащую перед хозяином кабинета по соседству с папкой, – часто представляет немцев сущими мясниками, живодерами, начисто лишенными чести. Хладнокровными и расчетливыми убийцами. Так вот, это неправда, милорд. Германскому пилоту, при всей его выдержке и бесстрашии, как оказалось, было не занимать милосердия и уважения к достойному противнику. Он не только не прикончил совершенно беспомощного врага, не только не позволил сделать этого своим солдатам, но и добился того, чтобы тот окровавленный кусок мяса, в который я превратился, поместили в немецкий офицерский госпиталь.
Три месяца спустя, при очередном обмене военнопленными, меня передали союзникам. Именно там Андромеда и нашла меня… виноват, милорд, оговорился. Не меня. Старший лейтенант Гастингс не вернулся из боевого вылета. Дро достался безымянный калека – жалкий, беспомощный, лишившийся кисти правой руки и обеих ног выше колена. Лишившийся смысла жизни.
– Дай мне пистолет, Дро. Прошу. Умоляю!!!
– Нет, Перси. Мой Перси. Ты еще будешь летать, вот увидишь.
– Летать? – пересохшее горло исторгает хриплый, лающий смех. – Летать?! Дро, посмотри на меня! Посмотри внимательно! Твой Перси давно мертв, понимаешь?! Мертв! А обрубок, который ты видишь, он… вообще недостоин называться человеком. Потому что человек имеет две руки, две ноги и, будь я проклят, способен ходить! Пусть не летать, но хотя бы ходить!!! Не извиваться змеей с перебитым… кхххааа!..
Обтянутый пожелтевшей кожей скелет на больничной койке, кажущейся такой несуразно длинной, скручивает жестокий кашель. Зубы выбивают чечетку на краю металлической кружки, так что большая часть ее содержимого проливается мимо. Но все же калеке удается сделать пару глотков, и спазм проходит. Абсолютно седая голова двадцатипятилетнего мужчины бессильно опускается на подушку.
– Родная, к чему мучить себя и меня, когда одна быстрая, милосердная пуля способна поставить точку в этом омерзительном фарсе, и без того затянувшемся дольше всех разумных пределов? Дай пистолет! Ну же!
– Нет. Если ты все еще Перси, если хоть немного любишь меня, ты будешь бороться. За себя. За нас.
– Я люблю тебя больше всего на свете и хочу, чтобы ты была счастлива. Была свободна. Ты молода, красива, талантлива. У тебя впереди вся жизнь. Дай пистолет.
– Нет.
Минута за минутой, час за часом, день за днем длится этот поединок двух любящих людей. Поединок, в котором один из них рано или поздно должен уступить.
– …Хорошо. Давай попробуем. Но обещай мне: если ты однажды поймешь, что ошиблась… Если поймешь, что ничего не получится…
– Никаких «если», мой Персей. Aien aristeuein, помнишь? Я – твоя Андромеда. Я никогда не берусь за дело, если не уверена в победе. У меня все получится…
…И у нее действительно получается. Впрочем,