Ролло долго бродил по кладбищу, наслаждаясь здешним покоем, пейзажем и остроумием авторов некоторых эпитафий. И вот он набрел на внушительного вида склеп, отличный от большинства прочих – безыскусных и недолговечных. Работу мастера он узнавал сразу. Над дверью строения было высечено: «Остуди мой пыл, холодная любовь».
Приглядевшись, Ролло заметил, что к двери склепа протоптана тропа, что свидетельствовало о частых посещениях. Сюда приходили раз в год, никак не реже. Но уходили ли?
Сквозь щель под дверью пробивался тусклый голубоватый свет. Ролло решил заглянуть на огонек. Тем более что земля на непустых могилах зашевелилась.
Дверь склепа оказалась заперта изнутри. Но не для Ролло. Преодолеть двенадцать сантиметров хромованадиевой стали ему было легче, чем назвать по имени последнюю любовницу. «Любовницу»! Он смаковал слово, пока воссоздавал телесные ощущения, подменяя легчайшие поцелуи лунного света полузабытой и куда более жадной страстью. Тьма Господня, как же давно это было!..
Очутившись там, где его не ждали, Ролло улыбнулся широко и радостно. Подумать только, прошло всего несколько часов, а он уже нашел себе помощника. И, судя по виду, смышленого.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
в которой Камень рассказывает о себе, а крестоносец слушает и фильтрует
Крестоносец следовал одному из своих старых правил: если хочешь узнать город, ходи по нему ночью, когда смолкает шум и слышен шепот.
Город – нечто большее, чем скопление построек, в которых едят, спят, совокупляются, работают, шевелят мозгами и узнают друг о друге то, чего лучше было бы не знать. Город – это место, где тысячи и десятки тысяч ежесекундно приносят в жертву свои жизни. Такое место не может не внушать уважения. Это одновременно некрополь и гигантская колыбель. Колыбель для тех, кто останется здесь до самой смерти и будет жить, не решаясь перерезать пуповину. Хлев для домашних животных, где иногда случаются дикие вещи.
Крестоносец пришел сюда в поисках диких вещей. Таков был его крест. Кроме, конечно, тех двух, что выжжены на его щеках. Клейма превосходства. Клейма отверженности. Впрочем, последние лет двадцать он почти не думал об этом. Клочки Нечистой Бумаги со словами «сожаление» и «тоска» давно стали пеплом на ветру. Его воображение потускнело, как старая монета, но все еще не было убито. Обращенное в пепел, уносимое ветром, оно возвращалось снова и снова, как возвращается и сам ветер – всегда другой и всегда тот же.
Крестоносец бесшумно двигался, впитывая миазмы города. Он различал миллионы оттенков тьмы, сотни разновидностей тишины, долгое эхо молчания. Улицы были щупальцами пустоты, протянувшимися сквозь Камень. В каждом закоулке притаился шепот. Город рассказывал все, открывая подноготную тому, кто мог и хотел услышать. Рассказывал о целых поколениях, так и не дождавшихся награды за свое долготерпение. О надеждах молодых, которые