Разум корабля фыркнул – необычно нормальный звук для этого безумца. И сказал:
– А про меня забыли? Или мой голос не учитывается?
– Разумеется, учитывается! – нетерпеливо ответил Фалькони. – Давай голосуй.
– Итак, раз вы столь любезны, что спросили мое мнение, – судя по тону, Грегорович вновь колебался на грани между нормальностью и сумасшествием, – я голосую ПРОТИВ.
Фалькони закатил глаза:
– Мне очень грустно это слышать, Грегорович, но мы уже приняли решение большинством – семеро против одного. Задай курс и вытащи нас скорее отсюда.
– Нет, так не пойдет.
– Что ты сказал?
– Сказал, что не стану этого делать. Вроде бы тут все понятно, о капитан, мой строгий капитан, мой непредвиденный капитан? – И Грегорович захихикал и хихикал, пока этот звук не перерос в неудержимый хохот, разнесшийся по коридорам «Рогатки».
Ледяной ужас охватил Киру. Разум корабля и раньше был нестабилен, но теперь он окончательно рехнулся, и все они в его власти.
3
– Грегорович! – попыталась вмешаться Нильсен.
– Я возражаю, – прошептал разум корабля, внезапно оборвав смех. – Решительно возражаю. Я не потащу вас туда – о нет, – и что бы вы ни говорили и что бы вы ни делали, это не поколеблет моей решимости. Гладьте меня по головке и расчесывайте мне волосы, украшайте шелковыми ленточками и кормите отборной хурмой – я не отменю, не отзову, не отрекусь и никоим образом не откажусь от моего решения.
[[Итари: Что происходит?]]
Кира объяснила, и медуза позеленела, как человек, которому стало дурно.
[[Итари: Ваши корабельные разумы так же опасны, как скрытые течения.]]
Фалькони выругался:
– Да что с тобой, Грегорович? Нет времени рассусоливать. Я отдал приказ. Меняй маршрут, черт тебя подери.
– Нет, не стану. О нет, не смею.
Капитан хлопнул ладонью по приборной доске:
– Что, серьезно? Ты ничего не имел против, когда мы отправлялись к Жукхе, а теперь ты вздумал бунтовать?
– Тогда смертельная угроза не достигала такой высокой вероятности. Рассчитанные риски оставались в пределах терпимого – с учетом имевшейся информации. Вы не планировали оказаться в гуще боевого сражения. А теперь я такого не допущу. Нет, ни за что.
Судя по интонациям корабельного разума, он считал, что действует совершенно правильно.
– Но почему? – спросила Нильсен. – Чего ты так боишься?
Вновь это слабоумное хихиканье.
– Вселенная пошла вразнос, чертово колесо раскрутили до предела. Повсюду тьма и пустота. И что теперь имеет значение? Тепло дружбы, свет человеческой доброты. Триг лежит при смерти, замороженный в глыбе льда, и я не допущу, чтобы наш экипаж понес новые потери. Нет, я этого не допущу. Если мы ринемся в гущу схватки между медузами и жутями, когда Седьмой флот рыщет вокруг, неся горе и бедствия, скорее всего мы встретим свой рок в облике того или иного корабля, который