А сдать эту боль нужно… в ноябре. (Рыба «бырь», помните? Та, что с щупальцами). Чтобы – вслушайтесь только в цинизм посыла – «освободить декабрь месяц для предварительных зачетов по более серьезным дисциплинам перед основной сессией в январе». Которая обещает состояться величиной аж в четыре полноценных экзамена и пять уже не предварительных, а самых что ни на есть настоящих, кусачих и смертоубийственных зачетов. Десятым номером – как раз та самая зубодробильная курсовая с чертежом дизелюхи. Которая якобы «полегче» всего остального будет.
Каково?
Беспросвет, хоть волком вой.
…Ненавижу ноябрь!
Впрочем… будучи рабом на технарских «галерах», ты этот месяц практически и не замечаешь. Ровно как и все остальное, что мешает напряженному учебному процессу – девчонок, музыку, пьянки-гулянки, для которых ты давеча уже отметил свое восемнадцатилетие и даже получил годовую отсрочку от армии.
Точно! Меня же как раз в ноябре и призовут… через год.
О, ноябрь! А что еще от тебя хорошего ожидать? Братец ты наш, одиннадцатый. «Блохин»[1] года. Даже с армией, и то накосячил. Ждут меня где-то на армейских складах мои первые кирзачи! Пылятся, скучают. Ну… ладно, поскучайте еще годик.
– Сколько-сколько у тебя лошадей? Триста? – Вовка Микоян, вытянув шею, оценивал мои техусловия, что выдала чертежница. – Тебе повезло, друг. Знаю, где можно готовый чертеж содрать.
Мы всей группой сидим в чертильне, как шаловливое студенчество окрестило кабинет черчения, и получаем персональные приговоры – исходники для курсовой по дизелям. Можно сказать, программу развлекательных мероприятий на весь пресловутый ноябрь. Чертильня у нас на третьем этаже и окнами выходит на причал рейсовых катеров, что челноками бегают на Северную сторону и обратно.
Я, если честно, загляделся на них.
Море – восхитительно мрачное! Роковое: стылое, свинцовое, ультрадепрессионное. Как судьбинушка моя студенческая. Тучи над водой – еще мрачнее моря. Нависают над волнами, что Дамоклов меч над фаворитом тирана! Того и гляди рухнут на ни в чем не повинные кораблики, что скучают на рейде.
Под нашими технарскими окнами, ежели направо и наискосок, – виднеется брусчатка площади Нахимова и Графская пристань. Сердце города. Даже… душа, наверное. Хоть что-то в этом унылом ноябрьском мире греет и радует – красоты наши местные! Когда особо тошно – можно, взгрустнув, поглазеть на достопримечательности, за которыми иные туристы едут сюда за тридевять земель.
Ясно вам, туристы? Вы едете, а я тут живу! И учусь… в любимом техникуме. Боже, кого я обманываю?
– Нереально, – в сердцах отмахнулся я от Вовки, закончив любоваться колоннадой парадного прохода и остатками листьев на платане у причальных касс, – чертилка свое дело знает. Неоткуда содрать. Все каналы контрабанды давно перекрыты, и все совпадения чуду подобны.
Если кабинет – чертильня, понятно, как мы называем