– Я провалялся на казенной койке чертову прорву времени, – Марк старался держать себя в руках, но сжатые зубы и побелевшие костяшки согнутых пальцев говорили красноречивее него, – и вы ни разу не пришли. Почему?
– Ну как бы я пришел? У меня по три спектакля в день, плюс репетиции. Вся хозяйственная часть теперь на мне. – Мужчина грузно опустился за массивный стол, принялся демонстративно разбирать разбросанные в беспорядке бумаги. – А еще город повесил на нас дэбильный, прости господи, кружок для юных дарований. Ты видел те дарования? Они двух слов связать не могут. Я живу на работе!
Голос Зиновия Григорьевича сорвался на крик.
– Понимаю. – Марк за все время разговора так и не присел, хотя боль в ноге сделалась почти невыносимой. – У меня остался неотгуленный отпуск и…
– Да-да, – засуетился руководитель, – сейчас все сделаем. Тамара тебя рассчитает, я распоряжусь. Да ты присядь, в ногах правды нет. – Он кивнул на стул, поднимая трубку дискового телефона, ровесника самого театра.
– Я постою.
– Сядь, Марк, – совсем иным тоном велел мужчина. Уже не просьба, скорее приказ. – Мне некуда тебя деть, все давно расписано. На «кушать подано», ты не пойдешь, а ничего другого предложить не могу.
Трубка зашипела, и Зиновий Григорьевич отвлекся на разговор.
Из театра Марк выходил уже другим человеком. Если и теплилась в нем какая-то надежда, теперь ее растоптали и вряд ли она снова начнет светить.
Точно издеваясь посыпал колючий снег. Пришлось поднять ворот пальто и застегнуться на все пуговицы. Пальто не было рассчитано на долгие прогулки, холод без промедления пробрался под тонкий кашемир, облапив невидимыми ледяными руками.
Окна театра чадили желтоватым светом, провожая его в новый путь, даже не дав прощальных напутствий. Театр всегда был его домом. Там он проводил почти все свое время, забегая домой лишь принять душ, поспать и переодеться.
Теперь придется наверстывать упущенное.
– Вот возьму и кота заведу. – Марк присел на корточки, протянул руку навстречу всклокоченному рыжему зверю с большими янтарными глазами. Зверь взялся ниоткуда. Только что его не было и вдруг появился.
Кот не испугался. Подбежал, понюхал руку, разочарованно фыркнул, не обнаружив угощения и принялся тереться об ногу человека, оставляя на темных брюках рыжие волоски. Кот урчал, а сердце Воронова сжималось от жалости к бездомной животине. Домашние не бывают такими тощими и неухоженными. Хотя, уличные коты, редко доверяют людям. Выходит, этого красавца вышвырнули на улицу, как и его самого. Выходит, они друзья по несчастью?
Кот протяжно мяукнул, боднув башкой с треугольными ушами раскрытую ладонь Марка.
– Прости приятель, – Марк развел руками. – Раньше я бы мог отнести тебя в буфет, и никто бы не посмел тебя прогнать. Теперь меня