Лит.ра. Избранные фб-записи (2013-2020). Александр Скидан

зимой. Она пришла на семинар «Что делать» (жаль, не осталась). В Мюнхене, весной, – реликты Третьего рейха (о чем написал эссе «Эффект Английского парка»). В Гамбурге, летом, – ночной порт и гигантские сухогрузы. В Бостоне, осенью, – заснеженный парусник «Constitution» на приколе. Должен был лететь в Гонконг, не случилось. Зато левитировали с Глюклей, коллективно. О количестве переведенных и отредактированных в промежутке статей страшно вспомнить.

      30 декабря 2013 г.

      Речь, чествующая «Блокаду в слове» Ирины Сандомирской на церемонии вручения ей Премии Андрея Белого:

ТОНКОЕ ЭМПИРИЧЕСКОЕ ПОЗНАНИЕ

      Высшим достижением было бы понять, что все фактическое есть уже теория. Синева неба открывает нам основной закон хроматики. Только не нужно ничего искать за феноменами: они сами по себе уже – учение… Есть настолько тонкое эмпирическое познание, что оно глубочайшим образом отождествляется с предметом и через это поднимается до теории.

Гёте. «Годы странствий Вильгельма Мейстера, или Отрекающиеся»

      Книга Ирины Сандомирской сложно устроена – это многофигурная композиция с системой двойных зеркал. Так, «Московский дневник» Вальтера Беньямина читается здесь сквозь призму других его работ, прежде всего важнейшего и труднейшего для понимания эссе начала 1920‐х годов «К критике насилия», преломленного, в свою очередь, в оптике Жака Деррида; ранний Михаил Бахтин отражается в ртутной поверхности романа Константина Вагинова «Труды и дни Свистонова», выступающего своеобразным травестийным метакомментарием к «Автору и герою в эстетической деятельности»; «Блокадные записки» и другие тексты Лидии Гинзбург военных лет находят своего жуткого двойника в коллективной монографии «Алиментарная дистрофия в блокированном Ленинграде» под ред. проф. М. В. Черноруцкого 1947 года издания, а также в книге Дж. Агамбена «Что остается после Освенцима: архив и свидетель»; «Клеопатра» Анны Ахматовой уводит в зазеркалье сталинского террора, где шекспировская трагедия «Антоний и Клеопатра» аукается с «Египетскими ночами» и скорбью Пушкина по повешенным декабристам; наконец, в том же чудовищном зеркальном лабиринте Сталин – теоретик языкознания – встречается с прошедшим лагеря и поминающим своих убиенных друзей-обэриутов Николаем Заболоцким.