Глава третья
– Смотрю на улицу, а перед глазами – море.
Бартоломеу вяло машет пустоте, прежде чем задернуть занавески и вернуться в полумрак спальни.
– Вам стоит только захотеть, и вы увидите настоящее море.
– Я болен.
– Мне лучше знать, больны вы или нет. Мы могли бы съездить к морю вместе…
– Я не выхожу из дому доктор, вы же знаете…
– Знаю, но не понимаю.
– Если я куда поеду, то только вместе с домом.
Прожив на одном месте столько лет, мы уже не живем в доме, а сами становимся домом, в котором живем.
– Напялив стены на голую душу, – говорит старик, распределяя оставшийся в груди воздух между словами и усилием, с которым садится на край кровати.
Там он и остается сидеть в прострации, мусоля воспоминания. “Слушает, наверное, шум моря”, – думает португалец, храня благоговейное молчание, пока Бартоломеу постукивает указательным пальцем правой руки по всем пальцам левой поочередно. И под конец бормочет еле слышно:
– Семь.
– Как вы сказали? – спрашивает врач.
– Семь походов…
– И осталось совершить восьмой, совсем коротенький поход, увидеть море. Как там поется? Добро пожаловать в мой дом у моря…
– Семь рейсов, если не считать тех, когда я удирал из дому.
– Вы убегали из дому?
– Да, но на других кораблях…
– Как это?
– Убегал с женщинами. Кажется, тоже раз семь…
Он опять считает на пальцах, останавливаясь на каждом, отвлекаясь на воспоминания. Потом прерывает счет, поднимает вверх свои корявые пятерни.
– Мои руки решили, что уже зима. Смотрите, какие холодные…
Врач трогает его ладонь. Оба так и замирают на некоторое время, взявшись за руки. Не потому, что расчувствовались: врач пользуется случаем, чтобы пощупать пульс. Старик дремлет. Как он сам говорит: “Старость – такое дело, ночь наступает, когда ей заблагорассудится”.
Настоящей ночью механика мучает бессонница, жаркий озноб, ледяная лихорадка. Он боится закрыть глаза, выключить телевизор, на экран которого переносит свои тяжелые сновидения, непосильные мечты.
– Охренненный аппарат, доктор, за меня мечтает и сны видит, освобождает меня от этой собачьей работы.
– Мне бы хотелось вас прослушать, Бартоломеу. Знаю, что вы этого не любите, но…
– Мне не нравится, когда вы велите мне дышать, не дышать. Такие вещи по приказу не делаются.
– Но надо ж узнать, как ваши легкие, как сердце…
– Я держусь не сердцем. У меня другой якорь.
– Готов поспорить, что мечты.
– Память. Моя жена еще помнит обо мне. Мы уходим из жизни, когда нас забывают,