– Ты знаешь «Остару»?
Вернер взял стопку журналов и благоговейным жестом положил ее на колени Адольфу.
– Хочешь рисовать для нашего журнала? Нам нужны изображения германских героев. Ты мог бы нарисовать их голыми по пояс, в дружеских схватках?
Вернер покраснел.
Гитлер не отвечал. Ему было не по себе, хотелось обрушиться на этот антисемитский листок, но он лишь спросил:
– Почему ты говоришь «наш журнал»? Его выпускаете вы, те, что тут собрались?
– Нет. Журналом руководит Ланц фон Либенфельс, – вообще-то, его зовут Адольф Ланц. Он присвоил себе дворянский титул для пущей важности – и он такой же, как мы.
– Как мы?
– Да! Как все мы здесь! Мы не согласны с бредом о расах и Германии, зато всем нравится его культ героя. «Остара» стала связующим звеном между нами.
Гитлер задумался об этом «между нами». Какое сообщество имел в виду Вернер? К какой группировке принадлежали Ланц и все эти молодые люди? Молодежь?..
Ветти, проходя мимо Адольфа, шепнула ему на ухо:
– Ну что, Дольферль, я вижу, вы спелись с Вернером?
Она протянула ему печенье и добавила с ласковым укором:
– Ах вы, озорники!
Она удалилась, лавируя между креслами, подмигнув им на прощание.
Гитлер почувствовал, что его тело налилось свинцом. Похолодело. Оледенело. Застыло. Он понял. Его приняли за извращенца. Он был на собрании извращенцев. Ему расставили ловушку.
Он вскочил:
– Мне что-то нехорошо. Пойду к себе.
– Я провожу тебя, – шепнул Вернер.
Напряженный, дрожащий – что было естественно для совсем молодого человека на грани ступора, Гитлер преодолел все преграды – ноги, кресла, столики, пуфы, подносы – и, задыхаясь, выскочил в коридор. К его удивлению, никого не возмутил этот уход по-английски.
Один Вернер тоненько рассмеялся:
– Надо же, какой ты шустрый!
– Я иду спать.
– Отлично, я с тобой.
Только пройдя несколько метров по лестнице, Гитлер понял, что Вернер действительно идет за ним, обернулся и возмущенно воскликнул:
– Что ты делаешь?! Куда собрался?
Вернер растерялся и не знал, как реагировать, потом решил, что Гитлер шутит, а его свирепая гримаса – просто игра.
Он поднялся еще на две ступеньки:
– Идет. Раз уж с тобой надо напрямую…
Гитлер почувствовал, как чужое тело прижалось к его телу, а чужой рот ищет его губы.
Он едва мог поверить в происходящее. Быстрее! Реагируй, сказал он себе. Помешай ему! Оттолкни его! Пихни! Пусть упадет! Реагируй! Не давайся…
Но Вернер уже отпрянул с криком ужаса. Его манишка была покрыта желтоватой жижей: Гитлера вырвало на нее.
– Мерзавец! Мерзавец! Так, значит, тебе правда стало плохо? Дольферль, Дольферль, ответь мне, вернись, я не сержусь!
Но Гитлер убежал, закрылся в своей комнате, запер дверь на три замка и в ярости кружил вокруг единственного стула.
Он