– Райка! – заорал Александр и свесился с подоконника, будто мог увидеть что-то на тротуаре.
Раиса посмотрела вниз, на мокрые лужи, отражавшие серое в крапину облаков небо, потом вверх – туда, где стайка голубей стелилась рваным кружевом над бирюзовой крышей церкви Луизы, и ощутила себя маленькой, никому на этом свете не нужной, забытой. Скажи сейчас её муж что-то грубое, она не поручилась бы, что смогла бы удержаться и не упасть.
Рама чуть скрипнула, ржавая петля выплюнула гвоздь, и тот с лихим звяком полетел на тротуар, целуя по пути водосточную трубу. Александр медленно повернулся к Раисе.
– Иди ко мне, дурочка. Не бойся!
Он снял её с карниза, поставил рядом с собой и со всей силы, наотмашь ударил по лицу.
– Никогда больше не делай так, поняла?
Раиса завыла, опустилась на пол у его ног, потирая ушибленную щёку. Александр постоял немного над ней и ушёл к себе.
Когда он вернулся в комнату через полчаса, она всё ещё сидела на полу и всхлипывала. Он молча поднял её, на руках отнёс в спальню. Потом долго мучил её грубыми ласками, но не попросил прощения и так и не удосужился спросить, зачем она залезла на подоконник. Раиса хотела было отказать ему в близости, но его объятия были такими редкими в последние годы, а она, как малый домашний зверёк, так сильно нуждалась в тепле, что закусила губу, проглотила обиду и позволила ему сделать с ней всё, что он хотел.
Наутро она проснулась на его кровати от того, что он трогает холодными пальцами её лицо. Ещё балансируя на грани сна и реальности, она приняла его руку за паутину и закричала. Он закрыл ей ладонью горло.
– Тише. Ты, Райка, и правда странная какая-то!
Она увидела, что Александр сидит голый на краешке постели и держит на коленях ватман, прикнопленный к доске, за которой он обычно работал. Рядом лежала россыпь карандашей.
– Сядь и не дёргайся.
Он нащупал заточенный карандаш, ловко покрутил его между пальцами и поставил точку на бумаге – чуть сдвинутую от центра влево и вверх: так обычно начинался рисунок. Его пальцы коснулись лица Раисы – сначала лба, потом пробежали вниз по щеке, погладили нос, остановились на её маленьком подбородке. Она улыбнулась уголками губ. Александр, такой талантливый, такой любимый – её великолепный Александр был в эти минуты для неё божеством. То, как уверенно его рука проводила линию на ватмане, как он всегда безошибочно чувствовал форму, ставя нужный штрих в нужном месте, а не отмеряя пальцами отрезки на рисунке, как делали его приятели-художники, на забаву завязав глаза и пытаясь повторить его мастерство, как изменялось дыхание Александра при работе над портретом, – всё это было для Раисы непостижимым, нереальным,