Сидя в горнице, Елисава ждала сама не зная чего и чувствовала только, как нарастает, закипает волнение, как все больнее сжимается что-то внутри – просто оттого, что ничего не происходит. Она убеждала себя, что еще слишком рано, что Харальду нужно время, чтобы привести в порядок себя и дружину… но неужели ему не хочется повидать свою невесту, узнать, какой она стала? Неужели ему это безразлично? Внутренний голос подсказывал княжне, что он не придет, но какая-то мучительная внутренняя боль давила и грызла ее, и уже к полудню Елисава чувствовала себя изнеможенной и с трудом сохраняла невозмутимый вид.
Сегодня ее совершенно не интересовал герцог Фридрих, который тоже вчера приехал и поместился на Немецком гостином дворе. Князь Ярослав уже посылал к нему сотника Грознояра, и теперь Саломея, жена последнего, с мужниных слов расписывала Елисаве и прочим обитательницам княжьих теремов его многочисленную свиту, одежды вельмож и убранство коней, охотничьих соколов и даже герцогскую шляпу. Саломея, иначе Соломка, приходилась младшей дочерью воеводе Крепибору, а семь лет назад вышла замуж за сына тысяцкого Бранемира и, таким образом, принадлежала к двум знатнейшим киевским родам. Бабка ее была пленная печенежка, а мать, Домна Идельбековна, дочь одного из мелких ханов, окрещенная и взятая Крепибором замуж после победоносного похода в степь. Соломку она звала другим именем – Танбике. Дочь Крепибора уродилась смуглой, с густыми черными бровями и была не так чтобы красива, но смела и понятлива. Елисава любила Соломку за то, что она могла говорить не только о нарядах и двух своих маленьких детях – дружинные и посольские дела, к которым был причастен ее муж, занимали молодую женщину не меньше.
Но сейчас Соломка старалась напрасно или почти напрасно, потому что Елисава, не в силах сосредоточиться, слушала ее рассеянно. Зато младшая княжна внимала с раскрытым ртом. Теперь и для Прямиславы в приезде немца появился кое-какой смысл, ибо для Елисавы герцог Фридрих больше не существовал.
Однако немец успел прислать своих людей, дабы поприветствовать киевского князя, и был приглашен в дом. Явился он в сопровождении пышной свиты и преподнес князю и всей его семье подарки: двух отличных коней, пару выученных охотничьих соколов, красивые византийские ткани и дорогие, шитые золотом и жемчугом наряды. Вид их поразил киевлян: подаренные платья весьма заметно отличались от того, к чему они привыкли, что носили сами и видели на иноземных гостях. Елисава и Предслава развернули женское платье из ярко-синего шелка, но даже не сразу поняли, где у него верх, а где низ. Оно решительно не походило на византийские столы, прямые и широкие, в которые были одеты они сами, их родители и большинство бояр.
– Это называется блио, – пояснил герцог Фридрих. – Новое платье, которое теперь носят при всех христианских дворах.
Беседа велась