– Мой хан, присядь, отдохни. Сегодня великий день, а ты устанешь еще до начала торжества. Устанешь и не сможешь полностью насладиться каждым его мигом.
– Я не устану, девочка, пока ты рядом со мной.
Великий каган опустился на вышитые подушки и привлек Гулан к себе.
– Однако ты права, мне следует сейчас собраться с мыслями, дабы и в самом деле сделать сегодняшнее торжество незабываемым, великим, вечным… Но прежде скажи мне, Гулан, любишь ли ты меня?
– Да, мой хан. – Хатун гордо выпрямилась. – Я каждым мигом своей жизни доказываю тебе это.
– Но любишь ли ты меня?
– Больше самой жизни. Если бы у меня на это хватило сил, я бы отобрала тебя у всего мира, Чингиз…
Хан улыбнулся и обнял жену.
– Готова ли ты идти за мной на край света? Готова ли отдать за меня жизнь?
– Я уже отдала ее тебе. Где нет тебя – там нет и меня…
– Клянешься ли ты, дитя, что так будет всегда?
– Я клянусь тебе в этом, каган.
– Исполнишь ли ты любое мое пожелание, Гулан?
– Исполню, как исполняла и до сего дня.
– А большего мне и не надо…
Хан оперся спиной и возвышение и прикрыл глаза. Гулан-хатун взглянула на мужа из-под ресниц. «Он что-то задумал. К добру это или к худу, неведомо. Но он в моих руках… Будь начеку, Гулан!»
За стеной взревели трубы – караван старшей жены хана вошел во дворец. Чингиз открыл глаза.
– Идем, дитя. Ты вдохновила меня, тебе и сопровождать меня повсюду.
Гулан послушно встала. Великий каган поправил на плечах тяжелый церемониальный наряд, взял в руки узкую плеть, которую считал для себя счастливым амулетом, и за руку с Гулан вышел к воинам. Вновь взревели трубы, и их рев повторила сотня глоток – монголы приветствовали Великого хана.
Реяли на ветру конские и волчьи хвосты на высоких древках, горели костры, за стенами дворца шумел ветер. Хан окинул взглядом воинство, задержался на лицах старшей жены и ее сыновей, перевел глаза на нойонов…
– Воины мои, – голос Великого кагана перекрыл все иные шумы и, казалось, заставил стихнуть даже неутомимый полуночный ветер. – День сей для меня прекрасен. Ибо сегодня я укажу старшего из наследников, укажу того, кто станет каганом после меня.
Бортэ нахмурилась. Гулан легко прочитала в ее взгляде удивление и гнев: разве не ее старший сын, выросший, уже сам командующий туменом, или ее средний сын, не раз уже водивший в бой свою сотню, или ее младший сын, с малых лет соперничающий со старшими во всем, разве не они будут преемниками имени и империи кагана, разве не они завоюют мир до последнего моря?
Нахмурились и сыновья Бортэ. Они уже давно привыкли к мысли о том, что им предстоит вести воинство отца вперед после того, как