Сергей неожиданно замедлил шаги, остановился. И вдруг до боли ясно вспомнил давнюю картину: вот так же шли они однажды с Андреем Кедровым после тренировки на тренажере, так же скрипел снег под ногами, так же обжигал лицо морозный хиуc.
«Слушай, Серега, а давай-ка пойдем ко мне, Маша оладушки обещала испечь, посидим, чаи погоняем, телевизор посмотрим, покалякаем…»
А теперь Андрея нет. И больше никогда он не пригласит на оладьи, потому что уже не шагает по земле своей валкой медвежьей поступью тот добрый домовитый великан, с которым вторые пилоты считали за честь летать и которого между собой звали необидной кличкой «Крупный».
У двери, заботливо и аккуратно обитой коричневым дерматином и поблескивающей бронзовыми декоративными гвоздиками, Сергей остановился, коротко позвонил. Он еще хотел нажать кнопку – так долго никто не открывал, и в это время расслышал за дверью какое-то движение. Щелкнул замок, в проеме стояла Мария Кедрова. Она молча смотрела на Сергея, будто не узнавала, потом медленно отступила назад, давая понять, что приглашает войти. И он, тоже молча, перешагнул через порог. Сначала Сергей подумал, что это от яркого света в прихожей лицо Марии показалось ему таким изменившимся, но, когда глаза привыкли, увидел, как сильно она постарела за эти семь месяцев, что его не было здесь.
– Здравствуй, Маша, – тихо промолвил он.
– Здравствуй, Сережа,– обронила и она. Голос был глухой и безжизненный. – С приездом тебя. Закончил учебу-то или еще поедешь?
– Закончил, – Сергей опустил чемодан, снял шапку. – Вот, прямо с самолета решил к вам зайти, ты… ничего?
– Зачем спрашиваешь, знаешь ведь, тебе здесь всегда были рады. Раздевайся, проходи, я как раз ужин собиралась готовить, покормлю тебя.
Сергей расстегнул задубевшими пальцами пуговицы на пальто. Прошел в комнату, чистенькую, ухоженную, осмотрелся. Со знакомым добрым прищуром на него глянули глаза Андрея. Подумалось, что, наверное, именно этот снимок выбрали для портрета на памятник. Подойдя к книжной полке, Сергей долго смотрел на фото погибшего командира, тяжело вздохнул.
Вскоре Мария позвала его за стол. Сергей свинтил пробку с вынутой из чемодана бутылки украинской горилки, посмотрел на две рюмки, стоявшие на столе, задумчиво попросил:
– Ты, Маша, дала бы мне граненый, на двести пятьдесят, помню, Андрей из такого любил…
Она вскинула на него переполненные слезами глаза, не проронив ни слова, подала стакан. Сергей наполнил его до краев, до кромки налил и рюмку Марии. Поднял стакан, молча подержал с полминуты на уровне глаз и в один прием, выпил. Закусил долькой селедки, взял кусочек хлеба, да так и замер надолго, держа его в руке. Когда молчание затянулось до невыносимости, неожиданно для самого себя произнес:
– Андрей так и не переучился на Ан-24…
– Не захотел он, – медленно сказала Мария. – Предлагали-то