– Мать твою, – оценил ситуацию Комиссар.
Посидели еще какое-то время, но веселье явно надломилось. Господи не просыпался. Омский и Звездочет разошлись по своим квартирам, даже неуемная Жанна ушла домой. Там ее ждали две кошки, сын, дочь, муж и заначенные граммов двести коньяку во фляге, если никто из домашних их не обнаружил.
Звездочет понял, насколько устал, только обретя тапочки и войдя в свою гостиную. Идти дальше в комнаты не хотелось. Наверно, все спали. Он глянул на диван – тот был плотно занят игрушками трехлетней Асютки, подушки скинуты на пол. Асютка одна услышала, что он пришел, и выбежала встречать отца в ночной рубашке, босиком.
– Сю! – сказал Звездочет, слабея от нежности, – Сю!
Сю смотрела на него очень серьезно.
– Я лягу, Сю, – и он попытался убрать с дивана Мишку и Чичу.
– Ты что, они здесь спят! – возмутилась Сю.
– А я где буду спать?
– Спи на полу.
– Нет, это нехорошо.
– Тогда спи на диване, – Сю принялась стаскивать игрушки по одной и даже попыталась поднять большую диванную подушку. Когда освободилось достаточно места и Звездочет стал проваливаться в сон, Асютка растолкала его и спросила:
– Тебе игрушку дать? – и сунула ему в лицо куклу Сиси. Звездочет уткнулся в подол Сиси, заплакал и заснул, еще плача.
Комиссар с женой растолкали Симпсона. Тот дико огляделся и, не говоря ни слова, ушел в ночь.
Омский тем временем успел зажечь свет и раздеться. Потом автопилот выключился. Лежа на спине, литератор наблюдал, как описывает круги лампа, то ускоряя, то замедляя темп. Дальше не было ничего.
А после ничего было вот что. Ему стало сниться, что он проспал и его за это бьют кованым сапогом по голове. Омский прокинулся в нехорошем поту и огляделся, не понимая, на каком он свете. Лампа остановилась и горела ровно. За окном – темень. Левый висок болел невыносимо. Омскому вдруг стало неинтересно, который час. Срочно требовалась таблетка. Он совлек неверное тело с кровати, нашарил в тумбочке блистер, торопливо выковырял одну, нет, лучше две, кинул на язык, налил полстакана воды и попытался запить. И сразу понял, что его сейчас вырвет. Желудок не хотел принимать ни воды, ни таблеток. Поколебавшись (может, все-таки пройдет?), он сдался, по стенке дошел до туалета и наклонился над унитазом. То, что не успело дойти до кишечника, выходило красочными порциями. После третьего по счету водопада Омский почувствовал совсем другой позыв и обессиленно свалился на стульчак. Он не знал, сколько просидел в санузле. Мятеж в желудке ослаб. Основные военные действия перенеслись в висок. Там организм терпел сокрушительное поражение, мозг был готов капитулировать, но не знал, кому сдаваться. Омский встал и сделал несколько шагов, почти вышел из туалета в комнату, но тут второй фронт открыла тошнота. Пендырь, сдохну