Рассказ продолжался. Поиски гостиницы Омский трактовал как попытку найти перевалочный пункт между мирами, а сны Свидригайлова – как встречу с призраками совести, особо отмечая несвойственные этому персонажу этические оценки видений.
Что он копается, как курица в говне? Трахнутый на всю голову этот Достоевский, и дело с концом. Нормальным людям такое читать вредно.
Перетекая из одного сна в другой, герой выходит на Большой проспект и идет к Петровскому острову, на котором, как ему мечтается, в момент выстрела его обдаст тысячей брызг тот самый куст…
Да ладно! Какой еще тот самый?! Что-то не то с этим Свидригайловым, надо перечитать, что там еще вокруг.
Тем временем Свидригайлов за два квартала от Петровского застрелился; рассказ Омского вдруг проскользнул к этой точке, и сюжет романа обернулся разорванным кольцом: Свидригайлов, материализовавшись из одного сна Раскольникова, не вошел в другой, прежний, освободил его сны от себя и подарил главному герою шанс на воскресение.
Кудрявый мальчик с высоким лбом, перспективно уходящим в будущую лысину, смотрел на учителя озадаченно; Петрушка за задней партой спал, откинувшись к стене и раскрыв рот.
Омский вышел на воздух, в открытую деревянную галерейку. Художественно сбрасывая пепел в снег за резные перильца, стояла Жанна, мастерица на всякие руки – и искусство любое с детьми изобразить, и пить, пока все не закончится, и богу молиться, и жаловаться на жизнь, из которой при этом беспрерывно умудрялась извлекать все сочное, что попадало в поле ее зрения. А видела она хорошо, промахивалась нечасто. Минут пятнадцать необязательного трепа – и наплывающее совещание в присутствии Хозяина, приблизившись, несколько отдалилось. Говорили о путешествиях, о забавных или поразительных случаях, периодически отвлекаясь на приветствия родителей, подходивших по одному и парами и понемногу расхватывающих чад. Омский, вполуха слушая очередную байку, подумал, насколько дети похожи на фуршетные бутерброды: сначала их разбирают бойко, но всегда остается последний, взять который почему-то ни у кого не достает духу. И только тогда, когда действо закончилось, официантка, собирая подносы, торопливо запихивает его в рот.
Прекратили бессвязную беседу Жанна и Омский. Разъехались, прихватив детей, родители. В своей рассчитанной на двоих комнате досиживал в одиночку мальчик со сплющенными висками. Он открыл книгу, потом другую: сегодня не читалось. Покивал сам себе, не очень отслеживая, кому предназначены эти кивки. Вспомнил, что бросил незаконченным стихотворение. «Я вышел из дома и понял, что зря, и некуда спрятать лицо от позора». Посмотрел в зеркало: такое длинное лицо не враз спрячешь. «Я думал, что там занималась заря, а это был просто зрачок светофора».