– Кая, послушай. – Ной внезапно положил ладонь на мою щеку, и под напором его руки мне пришлось обернуться. Я была так поражена его прикосновением, что даже не успела отстраниться. – Ты почему-то решила, что боль делает тебя уязвимой, слабой, но это ложь. Какая же ты глупышка.
– Убери руку.
Ной закатил глаза, но руку убрал.
– Я могу тебе помочь. Ты только поговори со мной.
Опять он за свое… изможденная воплями и панической атакой, я совсем не хотела разговаривать, но когда Ной смотрел так, как сейчас, будто он действительно готов мне помочь, будто еще один рывок вперед, еще один толчок в спину – и я со всем справлюсь, я не могла молчать.
Я не верила, что станет легче, но ответила:
– Кира написала обо мне статью в местной газете. – Взгляд скользнул по шраму на запястье – еще одно напоминание о пытках.
– Где эта газета?
Как будто он сам не видел! – сердито подумала я, потирая большим пальцем белую полоску.
– На полу, но ты вряд ли что-нибудь сможешь понять. – Закрыв глаза, я подтянула покрывало к подбородку и добавила: – Я ее разорвала. Никчемная, дурацкая статья, где нет ни капли правды…
Вдруг тело стало мягким, будто пластилин. Я забыла, о чем думала и о чем говорила. Это присутствие Ноя так на меня действует, это он, его рука, нежно коснувшаяся моего запястья, наши переплетенные пальцы…
Когда все мои ощущения сосредоточились на пальцах Ноя, которые оказались в моей ладони, я резко распахнула глаза и убрала руку.
– Что ты делаешь?
– Ничего, – ответил он невозмутимо и снова взял меня за руку. Я была ошеломлена таким беспардонным, бесстрашным поведением и вновь не смогла отодвинуться. Рука будто принадлежала не мне, а ему. Родные глаза-льдинки так и впились в меня, вытаскивая из горла одно признание за другим.
– Кира написала обо мне ужасные вещи. И о Джорджи, и о маме с папой…
– И это все ложь?
– Конечно да! – снова взбеленилась я, выдергивая руку, села и уставилась на Ноя сверху вниз. – Конечно, все ложь!
Ной сел гораздо более проворно, чем я, и обернулся ко мне.
– Тогда в чем дело? – спросил он. – Тогда почему ты расстроилась, раз все ложь?
Я опешила от того вопроса, который был таким простым и сложным одновременно. Но Ной, казалось, и не ждал моего ответа. Вцепившись в мое плечо мертвой хваткой, чтобы наверняка оставить отпечатки пальцев, он сказал:
– Ты и так уже разбита. Ты, как эта газета, разлетелась на части. Не позволяй их словам проникнуть в тебя.
Я затаила дыхание, слушая его четкий приказ: «разбита, разлетелась на части, не позволяй проникнуть словам…»
И вдруг все мысли разом перечеркнула одна-единственная: «А почему я вообще позволяю ему себя касаться?»
Этот вопрос, произнесенный