Любовь только подступала, только начиналась и жизнь впереди виделась такой яркой и глубокой, что захватывало дух… Она рисовала прекрасных дев и гордые замки. А кто их не рисует на нуднейшей географии или алгебре? Но рисунки получались совсем не такие, как ей хотелось бы. Она видела в мыслях гибких, стройных красавиц в буре кружев, бегущих кентавров, крылатых воинов… А выходили убогие подобия. Так и осталось у нее внутри: невозможность передать, неумение выразить…
А жизнь происходила вокруг совсем не сказочная. Стася еще успела поступить в институт и бесплатно его окончить. Ей здорово повезло, что одной из дисциплин на отделении была информатика. В результате она сразу после института пошла работать не по специальности, которая никому не была нужна, а гувернанткой, что ли, для баб-бухгалтеров, которые при слове компьютер краснели и задыхались. Потом занималась внедрением новых программ на фирме и стала начальником отдела. Но компьютер остался для нее машиной, ящиком. У Стаси так и не возникло это одушевление пространства там, за монитором. А виртуальной реальностью для нее стали книги. Так и пошла жизнь: работа в отделе, незлые сплетни сотрудниц, обед из домашних баночек, разговоры о детях и неверных мужьях. А после работы тапочки и халат, книгу в руки – и на диван. Она читала и модные книги: Коэльо, Кундеру, Павича и Гари… Попробовала детективы, женские со слабым сюжетом и сильной героиней… Но истинной ее любовью стала фантастика. Не антиутопическая, с мирами стоящими на краю гибели из-за техногенных катастроф, не боевая, с чудовищными мордобоями и происками чудовищ, а фэнтези… Древние храмы и темные пещеры, волшебные деревья и невиданные страны… Песни менестрелей и темные колдуны… Хрустальные башни светлых городов… Вымышленный мир был для нее ярче, осмысленнее и приятнее, чем настоящий. Она не обдумывала эти произведения, забывала сюжет, закрыв книгу, но все равно вновь и вновь возвращалась к ним. Конечно, сильное смуглое тело и горячие мысли мучили ее ночами. Конечно, грезился мужчина – до задыхания, до слез. И неведомо кому в ночь, в темь она шептала: «Я люблю тебя! Люблю…» А наяву все оборачивалось чем-то невыносимо постыдным, холодным и скучным.
Ну почему когда-то она могла видеть мужчину иным зрением? И все его недостатки казались несущественными и несуществующими? И оттопыренные уши были милыми, и дурацкий говорок не