Альберико молчал, без всякого выражения глядя на него сверху вниз. Томассо пытался подавить в себе ужас и недоумение.
– Мы очень рады видеть вас здесь, – проблеял он, осторожно поднимаясь. – Очень рады, это для нас большая честь. Вы оказали нам большую честь присутствием на похоронах моего отца.
– Да, – резко ответил Альберико. Тяжелый, пристальный взгляд маленьких, близко посаженных, немигающих, спрятанных в глубоких складках крупного лица колдуна глаз буквально придавил Томассо. Голый череп Альберико блестел при свете горящих дров. Он вынул руки из карманов своего одеяния.
– Я выпью вина, – требовательно сказал он, махнув мясистой ладонью в сторону буфета.
– Ну конечно, конечно.
Томассо поспешно повиновался, как всегда напуганный самой массивной внешностью Альберико и барбадиоров. Он знал, что они его ненавидят, его и всех ему подобных. Эта ненависть была сильнее любых других чувств, испытываемых ими к народу Восточной Ладони, которым они теперь правили. Каждый раз, когда Томассо сталкивался с Альберико, он остро ощущал, что тиран может переломать ему кости голыми руками и сделает это, не задумываясь.
Эта мысль не принесла успокоения. Только благодаря тому, что он восемнадцать лет учил свое тело не выдавать его мысли, ему удалось заставить руки не дрожать, когда они церемонно подносили Альберико полный бокал. Солдаты наблюдали за каждым его движением. Ньеволе находился сзади, у большего камина, Таэри и Херадо вместе стояли у меньшего. Скалвайя стоял, опираясь на трость, рядом с креслом, в котором перед этим сидел.
Пора, решил Томассо, заговорить более уверенно, менее виновато:
– Простите меня, милорд, за опрометчивые слова в адрес ваших солдат. Я не знал, что вы здесь, и мог лишь предположить, что они действуют, не ведая ваших желаний.
– Мои желания меняются, – ответил Альберико, роняя слова, как тяжелые камни. – Стоит ли удивляться, что они узнают о таких переменах раньше вас, бар Сандре.
– Разумеется, милорд. Конечно. Они…
– Я хотел, – сказал Альберико Барбадиорский, – взглянуть на гроб вашего отца. Взглянуть и посмеяться. – На его лице не было и намека на веселье.
Кровь внезапно застыла в жилах Томассо.
Альберико прошел мимо него и навис всем мощным телом над останками герцога.
– Здесь лежит тело, – ровным голосом продолжал он, – тщеславного, жалкого, бесполезного старика, который без всякого смысла определил час собственной смерти. Совершенно без всякого смысла. Разве это не смешно?
Тут он все-таки рассмеялся, издал три коротких, хриплых, лающих звука, более страшных, чем все, что слышал Томассо за свою жизнь. Как он узнал?
– Вы не посмеетесь вместе со мной? Вы, трое потомков Сандре? Ньеволе? Мой бедный, искалеченный, немощный Скалвайя? Разве не забавно, что всех вас привела сюда и обрекла на смерть старческая глупость? Старик, который слишком долго жил и потерял способность понимать, что хитрые ходы