– Мой Салим.
Уходя, Иджаз снова поблагодарил меня за доверие, за то, что я впустила его в свой дом. Это редкость, ведь он мог оказаться кем угодно. Но британцы не привыкли думать плохо о незнакомых людях, которые нуждаются в помощи. У двери он пожал мне руку. «Вот так!» – подумала я. В глубине души я уже жалела, что его впустила.
За женщинами здесь наблюдают, но исподтишка, прямо никогда не смотрят, все замечают, но демонстративно игнорируют. Моя соседка, пакистанка Ясмин, чтобы добраться от моей квартиры до своей, непременно накидывала платок на густые волосы, припадала на мгновение к дверному глазку, а потом быстро семенила через мраморную площадку, не переставая коситься на тяжелую уличную дверь – а вдруг какой-нибудь мужчина откроет ее снаружи в этот самый миг. Порою я сама, раздраженная количеством песка, проникавшего с улицы и оседавшего на мраморе, брала в руки метлу на длинной ручке и выходила на площадку. Сосед-саудовец, бывало, шествовал в гараж к машине – и аккуратно переступал через метлу, старательно отворачиваясь, чтобы не посмотреть на меня. Для него я была как бы невидимой – это знак уважения к чужой жене.
Судя по всему, Иджаз такого уважения проявлять не собирался. Наша ситуация была аномальной, чреватой всякого рода осложнениями: еще бы, я впустила в дом постороннего мужчину. Он, вероятно, счел, что только женщина, готовая рисковать собой, могла решиться на нечто подобное. Впрочем, это мои домыслы; я понятия не имела, что он там себе думает. Ну да, бизнес-школа в Майами, несколько лет в западном обществе – наверняка такому человеку, такому мужчине мое поведение не должно казаться слишком уж… предосудительным. Теперь, когда мы познакомились, он слегка успокоился, даже пробовал шутить, смеяться над собой – но и остальное никуда не делось: и подергивание ногами, и ощупывание воротничка, и постукивание пальцами. Прослушивая лингафонный курс, я сообразила, что наша встреча описывается в девятнадцатом уроке: «Я назвал водителю адрес, но когда мы приехали на место, никакого