Бабка встала, подошла ко мне и попросила сесть на стул у круглого стола. На столе стоял эмалированный таз с водой. Я сел, но держал деда Айка за руку. Бабка тихо и с улыбкой сказала, чтобы я отпустил руку деда. Он вырвал свою ладонь, и мне показалось, что я сейчас упаду в пропасть. Бабка положила мне на плечи руки и начала о чем-то спрашивать деда. Он что-то отвечал, а я не мог пошевелиться.
Бабка отпустила мои плечи и подошла к спиртовке, которая стояла у портрета на комоде, рядом с деньгами. Зажгла ее и поставила на нее какую-то посуду. Дед сказал, чтобы я не боялся – это она свинец топит, чтобы подержать у меня над головой. Мне было интересно, но все равно страшно. Единственная надежда была на то, что дед Айк не оставит меня одного. Бабка попросила его подержать над моей головой тазик с водой, сама опять отошла к спиртовке, взяла с нее посуду с расплавленным свинцом, вернулась ко мне…
У меня дух захватывало! Бабка заговорила на непонятном мне языке. Хорошо, что я ее не видел. Дед потом сам со страхом рассказывал бабуле Лизе, что она глаза как-то закатывала вовнутрь глазниц и бормотала, бормотала… Потом вдруг резко вылила свинец в таз надо мной. Я так сильно втянул голову в плечи, что, кажется, снаружи остались только зажмуренные глаза. Свинец в воде шипел, и вода в тазу бурлила. Это продолжалось всего несколько секунд, но мне казалось, что сейчас свинец пробьет таз и выльется мне в мозг. Затем бабка вынула из воды остывший кусок свинца и сказала, что это петух, и начала деду давать какие-то советы. Я попросил посмотреть на этого петушка. Мне показали, но кроме какой-то кляксы я ничего не увидел. И решил как-нибудь сам растопить свинец, чтобы петушок вышел, не вечно ведь гвозди варить.
Бабка взяла грязное полотенце, пахнущее сыростью, и вытерла с меня пот: я был мокрый, как будто пробежал километр. Обычно после того, как вспотею, меня сушили феном.
Бабка подошла к дивану и села, опять убрав под себя ноги. Я подумал, что на ней колготки моей ленинаканской бабушки Вардануш. Коричневые. Она закрыла глаза. Мы с дедом смотрели на нее, я уже встал со стула. Тут вошла та женщина, которая открывала нам дверь, и попросила нас уйти. Дед подошел к комоду, достал из кармана бумажник, оставил деньги в коробке перед портретом, и мы вышли.
Солнце влилось в комнату, мы вышли на белый свет. Свежий воздух лез в нос. Мы пошли домой.
Потом я понял, что эта бабка была куда страшнее привидения, которое мне почудилось на пианино, и я все боялся в следующий раз увидеть ее вместо него. В любом случае я решил к пианино больше не подходить. Но этот страх оставался вплоть до армейского