Бабуля Лиза целыми днями ходила по комнатам и таскала за собой телефон на шнуре, и рассказывала своим сестрам, что эта Жаба Леке кофе в ванную подает! Бедный телефон, его шнур постоянно кто-нибудь цеплял, и он летел на пол. Дед каждую неделю покупал новый телефон, и тот через день тоже превращался в инвалида, перевязанного голубой изоляционной лентой. Обычно после трех таких полетов от него оставался только диск, и из-под разбитого корпуса виднелись кишки, два звоночка и молоточек посередине. Я всегда с нетерпением ждал, когда кто-нибудь опять зацепит шнур и телефон со звоном разобьется о крашеный пол. Дед обычно начинал орать, как во время бритья, потом, убедившись, что опять придется покупать новый, великодушно отдавал его мне поиграть. Вообще все, что дома портилось из техники, доставалось мне для игры.
Бабуля никак не могла успокоиться – она Леку очень любила, и такое было ощущение, как будто Лека ушел не от тети Джули, а от нее. Я не помню, чтобы тетя Джуля высказывалась на эту тему. Она была очень холодная и сдержанная, эта тетя Джуля. А бабуля Лиза не только проклинала его по телефону, а еще и садилась писать письма. Читать я не умел, но она сама громким шепотом перечитывала их, и я понимал, что она пишет проклятому Леке.
– И не будет тебе покоя в аду, ирод ты царя небесного, предатель, моя Джулик – профессор, а твоя Жаба – санитарка и подстилка… Твои дети даже на могилу твою ходить не будут.
И все в этом духе. Отправляла ли она хоть что-то Леке, не знаю, но письма эти хранила в комоде, и их была там целая пачка. Рядом с кулечком конфет и валидолом.
Кровь
Бабуля Лиза всегда пахла валидолом и духами «Красная Москва». Это был особенный аромат. Тот же запах сидел у нее в сумке. Как только сумка открывалась, он сразу же выпрыгивал оттуда и лез в мои ноздри. Во всяком случае, у меня этот запах вызывал слюноотделение, как у собаки академика Павлова, ибо там вместе с «холодком» находились обычно мои любимые конфеты: «Белочка» и «Мишка на Севере».
Родители в очередной раз отправились в Африку. Они были учителями русского языка и литературы. И вот они, как говорила бабуля Лиза, оставили нас на ее шее и поехали преподавать в школе неграм, чтобы те стали людьми. Я тоже был с ними в Африке, когда мне было четыре года. А в этот раз они меня не взяли с собой и оставили с моей старшей сестрой Гаяне – Гагой. Она была старше на шесть лет и постоянно меня воспитывала. Методика воспитания у нее была странная: как-то она хотела выбросить меня с балкона пятого этажа и держала за перилами, пока я не извинился. Было, конечно, весело – я же думал, что умею летать, но попробовать все боялся, а тут такой шанс. Но я все же на всякий случай отложил полет и извинился – уже не помню, за что. И Гага победоносно опустила меня на пол.
Била она меня вообще по каждому поводу. Гага уже училась в школе, у нее были подруги, и меня не пускали к ним в